— Безопасное, — кивнул он, — абсолютно.

Мы вышли из дома. Вершины гор окутало мягкое розовато-золотистое сияние. Где-то в кронах деревьев заливались песнями птицы. Свежо, но не холодно. И воздух такой приятный, сладкий. Можно просто стоять — и дышать.

— Идем, — мягко сказал Богдан, утягивая меня к высеченной прямо в скале дорожке, — идем…

***

Чугайстрин метнул сгусток зеленой переливающейся энергии. Цимбалист ловко уклонился и тихо рассмеялся. Золотистые нити дрогнули, картинка померкла. Тот только покачал головой:

— Шановный пан ректор, твои друзья совсем не умеют себя вести.

Вий-Совяцкий тем временем сосредоточенно заваривал чай, потом засыпал сахар в огромную красную кружку и нарезал лимончик. Принесло же на ночь глядя эту орду. Никакого покоя старику не дадут. Даже вон Бесенька почти угомонился — задумчиво грызет бартку Чугайстрина.

— Гриша, успокойся. Ничего плохого не произойдет. А привязку к следам злыдня сделать необходимо.

Чугайстрин только нахмурился. Его явно не устраивало такое положение дел, но выхода не было. Правда, это не помешало ему произнести:

— Даже не надейся.

Цимбалист скривился, мол, напугал больно, но потом прислушался и наигранным жестом приложил руку к уху.

— Чу-у-у, шановные. Никак у нас будет компания сейчас.

— Сразу нет, — отрезал Вий-Совяцкий, но спустя миг с грохотом распахнулась дверь.

Чугайстрин и Цимбалист уставились на вошедшую. Бесенька даже перестал грызть топорище бартки и вопросительно глянул на своего хозяина. Вий-Совяцкий так же невозмутимо налил чай, взял кружку и снова устроился в кресле, только после этого соизволив взглянуть на гостью.

В дверном проеме, сжав кулаки и сверкая черными очами, стояла Ткачук. Хорошо, кстати, выглядит: тебе и шерстяное платье до коленок, и поясок широкий с красной пряжкой. И сапожки вон на каких каблучищах, и волосы завила. Никак на свидание бегала?

— Да, как вы смеете! — неожиданно прошипела она почище гадюки и рванулась к Цимбалисту. Тот только охнул, слабо отбиваясь от разъяренной злыдни.

— Право, панночка, вы часом головой не ударились?

Однако оторвать хрупкие на вид пальчики с острейшими ногтями — задача еще та. И справиться с ней у Цимбалиста не выходило.

— Кобели старые, — тем временем прошипела Ткачук, — совсем подурели, молодых девчонок хватать?

Она метнула яростный взгляд в Чугайстрина, и он не нашел подходящего ответа. Цимбалист безуспешно отцеплял злыдню от себя.

— Панночка, ну, возьмите себя в руки, в конце концов! Ничего вашим девочкам не будет.

Ткачук прищурилась, глаза вспыхнули пурпурным светом. Вий-Совяцкий сделал большой глоток, с вниманием следя за развитием событий. Вмешиваться не имело смысла, а вот насладиться происходящим — ох, как душе приятно.

— Знаю я ваше ничего! — Ткачук встряхнула Цимбалиста, тот деланно поднял руки, мол, сдаюсь.

— Панночка, вы, кстати, хоть и преподаватель, но вламываться в кабинет ректора как-то невежливо, — заметил он и резко смолк. До всех, кажется, только сейчас дошло, что Вий-Совяцкий даже не попытался выставить незваную гостью.

— Что? — невинно уточнил он, звонко поколотив ложкой в чашке, словно устраивая специальное музыкальное сопровождение.

— Павлу-у-у-уша, — нехорошо прищурившись, протянул Чугайстрин.

— Не то чтобы я в восторге от этого, — медленно протянул Цимбалист, — но еще чуть-чуть, и я соглашусь с паном чугайстром.

Вий-Совяцкий не отреагировал, потом посмотрел на Ткачук:

— Александра Евгеньевна, будьте любезны, голубушка, записываться у секретаря. Здоровью наших учеников ничего не грозит.