И расплывается в улыбке. Вернее, это оскал. Такой, что Садок нервно икает и пятится к двери.

– Алёна Олеговна, – на надо же, даже моё ФИО запомнил! – что же вы сразу не сказали, что господин Темников – ваш жених?

Хмыкаю. Никакой он мне не жених. Но подыграть – выгодно мне самой. Поэтому подаюсь ближе к Глебу, – тот тут же, собственнически, обнимает меня за талию – и, вздёрнув нос, говорю:

– Не помню, Виктор Петрович, чтобы вы меня об этом спрашивали. Вы ведь вообще не спрашивали, да. Только говорили, – приподнимаю сумочку, которую Глеб успел подобрать. – Запись всё ещё у меня. И я готова дать ей ход.

– Чего вы от меня хотите? – истерично взрезывает Садок. – Я старый больной человек. У меня сердце.

– Вот поэтому, – спокойно, даже как-то по-доброму, произносит Глеб, – и не стоит волноваться. Садитесь, – Садок неуклюже плюхается на стул возле столика посетителей. Глеб берёт из стопки несколько чистых листов А4, вытаскивает из органайзера секретарши парочку ручек и кладёт всё это перед Виктором Петровичем. – Пишите, – говорит он, подвигая канцелярские принадлежности ближе к тому.

– Ч-что п-пис-сат-ть? – пугается ещё больше Садок.

– Всё, Виктор Петрович, – чеканит Глеб. – В подробностях.  И про торговлю живым товаром. И про связи с международными террористическими организациями. Всё пишите, – бросает взгляд на часы. – Группа захвата будет через десять минут. Вы успеете.

Садок натурально плачет, капая слезами на страницы, но кивает и строчит-строчит-строчит.

Рядом обнявшись рыдают кадровичка и секретарша. Мне не жалко ни одну из них. Они хладнокровно толкали девушек в пасть монстру. Сколько несчастных вышло из этого кабинета, но не вернулось домой…

Пока идёт разбор полётов, я прохожу в кабинет, забираю свои документы – судя по всему, он всё-таки заглянул в них. Наверное, счёл меня подсадной уткой. Или что у нас тут была ловля на живца. Мне уже не важно. Главное, я осталась цела, невредима и, кажется, у меня есть возможность незаметно улизнуть.

Когда выхожу из кабинета – вестибюль уже полон вооруженных людей. Я действительно спокойно проскальзываю мимо, выбегаю в коридор и спешу к лифтам.

Скорее-скорее, ну же!

Лифт, как обычно, когда его очень ждёшь – не спешит ко мне. Зато – спешит Глеб.

– Всё-таки надумала удрать, – говорит, беря меня за руку.

Вырываюсь.

– Глеб, послушай, ты же серьёзный взрослый человек. Так не бывает. Для семьи нужны чувства, отношения…

– Тороплюсь, согласен, – признаётся он, и взгляд вдруг становится немного потерянным. – Но это лишь потому, что такие девушки, как ты, очень редко встречаются. Боюсь упустить, – виновато улыбается. – А что касается отношений – давай построим.

– Отношения строят на взаимном уважении, – чуть резче, чем хотелось бы, говорю я, – а не на принуждении. На праве выбора, а не на отнимании оного.

– Давай построим на этих принципах, – хватается, будто за соломинку.

– Нет, Глеб, извини, – мотаю головой. – Но ты – не в моём вкусе.

– Даже так! – я вижу, что он злится, как ходят желваки, как сжимаются кулаки. – А несколько минут назад, когда я целовал тебя, мне так не показалось.

– Ты ошибся, – отвожу взгляд.

– Я никогда не ошибаюсь, Алён…

Не отвечаю, потому что, наконец, подъезжает лифт, и я юркаю в спасительную кабинку.

– Я позвоню, – доносится вслед.

Знать не хочу, где и как он раздобыл мой номер.

… Глеб настойчив. Он действительно звонит каждый день. Приглашает на свидание. Присылает цветы. Букеты великолепны, мне их уже некуда ставить. А ещё я устала бросать номера в чёрный список.