- Я устала очень, поехали, - возразила я и села первой в закрытую от ветра коляску. 

- Ох, в хорошую гостиницу, милейший! – тут же приняла мое решение Мадлен, извозчик кивнул, запрыгнул на свое место позади коляски, свистнула плеть, и мы поехали по каменным улицам Нью Йорка, жадно разглядывая  окружающий нас город. 

Надо сказать, что ничего особенно впечатляющего я не видела. 
Сплошные здания, без единого зеленого деревца, множество людей, бредущих по своим делам в разные стороны, ньюсбои и ньюсгерл, с газетами  бегающие чуть ли не под копытами лошадей, немного в стороне лежали горы снега, который как раз убирали люди в белой форме. Много торговцев, много рекламы, залепившей все стены, шум, гам и дым неизвестно откуда. 

Город был большой и ошеломлял, пожалуй, больше , чем Париж. 
Или просто Париж мне казался чем-то настолько родным, уютным, что сравнение шло не в пользу Нью Йорка?

- О, Анни, как тут шумно и грязно! 

Мадлен была уроженкой Польши, родилась в местечке под Варшавой, объехала всю Европу, но  таких больших шумных городов не видела до этого. 
Хотя ориентировалась все равно лучше меня. 
Сказывался опыт путешествий по Европе с мужем, представителем торговой компании. 
Мы подъехали к гостинице, расплатились с извозчиком и огляделись. 

- А тут довольно мило, - заметила Мадлен, - и тихо. 

В самом деле, улица была очень тихой, если сравнивать с привокзальными  каменными джунглями. 
По краям мощеной мостовой росли деревья, у каждого дома было не менее трех высоких крылец, ведущих к входным дверям. 
К гостинице вело одно такое крыльцо. 

- Ох, Аннет, дорогая, - Мадлен, первой прошла в отведенные нам апартаменты, без сил повалилась на стул, даже не произведя инспекцию чистоты, как она обычно делала, - я что-то уже устала от этого города. И что привлекательного в нем находил месье Борчек? Нет, я, пожалуй, не хочу тут жить… 

Я прогулялась по номеру, заглянула в ванную комнату, вышла на балкон, оперлась на кованое балконное ограждение. 
Внизу  ходили люди, недалеко шумела большая улица, гудели машины, раздавалось ржание лошадей и свист извозчиков. 
Вокруг были окна многоквартирных домов. 
Совершенно другая жизнь, так не похожая на парижскую. Более агрессивная, более живая, более… молодая? 
Пожалуй, я хотела тут жить. 

***

К Солу я попала на второй день обивания порогов его офиса на Тридцать девятой улице, рядом со зданием «Метрополитен опера». 
Неуловимый Ёрок был постоянно не у себя, бесконечно пропадал со своими подопечными на разных выступлениях, а по вечерам его вообще невозможно было застать. 

Я поймала его ранним утром. 

Сол вышел из роскошно сверкающего автомобиля, и, даже не будь этого явного свидетельства его достатка, понять, что Ёрок преуспевает, можно было бы по цветущему внешнему виду. 
Я едва узнала в усатом, импозантном господине того вечно дергающегося и куда-то спешащего молодого парня, с которым мы замечательно дружили в Париже. 

Господи Иисусе… А если и я тоже поменялась? Что, если он меня и не узнает после практически двухлетнего расставания?
Я стояла чуть в стороне, нервно мяла в руках перчатки и разглядывала его. 
Моя решимость, так сильно подпитывавшая все это время, заставлявшая не отчаиваться и верить в лучшее, неожиданно дала сбой. 
Я показалась себе нищей попрошайкой, жалкой и бездомной бродяжкой, стоящей на тротуаре с протянутой рукой… 
Возможно, я так бы и ушла прочь, не решившись побеспокоить Сола, но он вдруг скользнул по мне взглядом, сначала равнодушно, без интереса, не узнавая…