Ханви тогда лучше всех сработала – всё вызнала. Где защита, как сломать, где амулеты припрятаны... Так, мать, просто и чисто всё сделали, аж до сих пор не верится. Правда, дед, который нас заметил, Ньёда сдал, и его немного потрясли, но и тут случай за нас сыграл. Он же оглушённый в сугробе провалялся, ага.

После мы, конечно, на дно сразу залегли. Нельзя было светить внезапными дарами и прочим. Мы с Зарэ уехали из Семиречья, Ньёд на дядькино воспитание сдался (и тот его от сыскников заодно прикрыл, дядька когда-то кем-то в Сыскном служил), а Ханви опять давай по закусочным и чайным шнырять. Деньги у неё были – думаю, она не один амулет себе забрала (тайник-то она одна вскрывала), а больше, да и продала их по-тихому. Там она и регистраторшу одну выловила, и как-то себе новое имя купила. А после – амулет, дар, деньги, словесность, быстро замуж...

Спросишь, почему нас не искали? Искали, мать. И сыскники землю рыли, и облапошенное семейство наняло вневедомственных и просто убийц. Но мы следов не оставили. Защита на доме была плёвая: плеснул из склянки любым бытовым – хоть которым ковры от грязи чистят, – да и всё. И если бы Ньёд тогда не упёрся, мы бы вообще не прятались. Ну появился южный парнишка с даром – подозрительно? Нет. О южном колдовстве на Севере ничего ж не знают. Два южных – тоже нет. Ханви замуж выскочила за какого-то богатея со связями – говорю, видная была девка, хваткая. А Ньёд свой амулет лет через десять только достал, когда дядькино наследство промотал и на мелкой краже едва не попался.

Однако ж, мать, нас искали. Все эти тридцать лет всё-таки искали. Так я подумал, когда Зарэ пропал. Мы дружили сильно, да и родня сводная. Я рискнул один амулетик починить да новый похожий придумать (вот допекло, мать, где попало жить, угол свой захотелось), а как деньги завелись, так я их пополам – себе на дом и ему на дом. А опосля то я к нему гостевать, то он ко мне. А тут вдруг написал, что нагрянет, но не пришёл. Тогда я к нему наведался... и всё.

Подкараулила она меня – Ханви-то. И за что? И тогда не понял, и теперь никак не соображу. Мы уговорились подальше друг от друга держаться, клятвы дали... Я всё думаю, неужто она испугалась, что мы сильно засветились (про меня ажно в газете написали), и после нас на неё выйдут? И прахом её жизнь? Что те, кто про нас не забыл, всё равно найдут – одного за другим? Вот она и Зарэ, и, поди, Ньёда... И меня. Но глупо как-то. С ножом, на улице, вечером... Глупо. На неё непохоже. За что, мать? Не знаешь?

Да и ладно, в общем-то. Мне это удивительно, но не больно-то интересно. Мне, главное, на Юге уснуть. В вечные пески вернуться. Помни, мать, ты обещала. И ничего, что мы тут так долго? Светает же. Тебе, поди, чайную открывать пора, не? А показать амулет? Тот самый? Вот же пески... Мать, а почему его на мне нет? Я что, без него помер? Ну, тогда расскажу, как он выглядел. Его обязательно найти надо. Нет, он безопасен. И, поди, в том саду остался. Записываешь?

***

Сьят как раз успел проснуться и умыться для бодрости ледяной водой, когда нагрянул Лу – свежий и задорный. Едва рассвело, а он уже всё сделал и спешил с докладом.

– Детворы в округе было мало, – с порога начал Лу. – Вся эта улица на Пятом острове – сплошные родовые гнёзда. Из тех, когда птенцы уже разлетелись и лишь старики остались. Я опросил всех соседей – в то время там и молодёжи-то не было. Потому-то старик-свидетель, ныне почивший, эту шайку заметил, запомнил и попытался рассмотреть – от удивления.