Никита взял бокал да пачку с печеньем и сел в кресло у окна. И надо же, прямо напротив стоял их дом. Если им с Наталь-Ванной взять бинокли, то можно играть во что-нибудь. А можно фонариками перемигиваться, только надо договориться от правилах. Он допил компот и, отправляя бокал в раковину, громко звякнул об другой.

Наташа вскочила с кровати и, не обнаружив Никитку, бросилась в кухню, а из зала уже спешил Максим. Они столкнулись в дверном проёме.

– Не волнуйтесь, он не разбился, – улыбнулся ребёнок, переминаясь с ноги на ногу возле мойки.

– Доброе утро, Никита. Я смотрю, ты уже позавтракал. Молодец, только тапочки мои надень: пол холодный. Они у порога, – добавила Наташа вдогонку убежавшему с кухни мальчику. А потом, вновь повернувшись к шкафу, спросила: – Вам кофе или чаю? – И, не дожидаясь ответа, достала ручную кофемолку. Почему-то утром глядеть на Никиткиного отца и разговаривать с ним было неловко.

– Кофе.

Максиму кухня сегодня тоже показалась маленькой, он остро чувствовал близость молодой женщины, которая всю ночь не спала из-за его сына, но выглядела прекрасно: никаких разводов туши под глазами, ни размазанной помады, волосы только немого растрепаны. Но, вспомнив, как он отчищал сиденье автомобиля после неё, постарался не поддаться её обаянию.

Шаркая тапочками, прибежал Никита, показать отцу их носы в виде собачьих мордочек. Ребёнка не смущала надетая на себе женская футболка с надписью на английском языке, явно не детского перевода. Эту футболку Наташе когда-то купил Роберт – она носила её дома. Ночью же взяла первую попавшуюся. Максим бы прошёлся насчёт надписи, но Никита заинтересовался кофемолкой:

– А можно мне?

– Держи, – Наташа отдала ему мельницу и стала нарезать сыр да колбасу, поставила маслёнку.

– Вкусно пахнет: наверное, смололся, – протягивая отцу кофемолку, спросил Никита.

Максим взял её и продолжил вращать маленькую ручку. Что-то очень домашнее было в этом действии.

После завтрака Наташа переодела мальчика в высохшую на батарее одежду и, посадив рядом с собой, поставила градусник.

– Тридцать семь и три, – вздохнула она, – надо выпить сироп.

Никита был послушным как никогда, и Максим понимал причину – ему тоже не хотелось уходить из уютной, хоть и старомодной квартиры. Сын скривил губы, готовясь заплакать, когда он стал надевать ему свитерок, но, вдруг что-то вспомнив, спросил:

– Наталь-Ванна, а у вас есть бинокль?

– Есть, театральный. А зачем?

Никита, схватив её за руку, повёл в кухню:

– Вон, видите окно на втором этаже? – Никита указал на коттедж, откуда несколько месяцев назад его хозяина увезла полиция. – Это моё. Мы с вами можем переглядываться в бинокль.

– Это ваш дом? – спросила Наташа у Макса, изменившись в лице.

– Наш, – ответил он и понял, что хозяин коттеджа ей не нравится.

– Папа, а давай ещё побудем здесь? – наклонив голову набок, Никита просительно глядел на него.

– Нам зубы надо чистить, а зубных щёток нет, – нашёлся Максим, – да и игрушек у Наталии Ивановны для тебя тоже нет.

Он ждал, что девушка проявит гостеприимство и, хотя бы для вида, предложит ребёнку остаться, но она молчала.

В прихожей Наташа прислонилась к стене и, дождавшись, когда они оденутся, сказала:

– Вот поправишься, Никита, и придёшь ко мне в гости, – она присела возле мальчика, по привычке проверила, не туго ли затянут шарф, и как на кнопку нажала пальцем на маленький носик. – До свидания, – попрощалась с ребёнком, но даже из вежливости не смогла попрощаться с его отцом.

Мысль, что он откупился от тюрьмы, не давала ей покоя, а скрывать своё отношение к человеку, она не могла. Закрыв за ними дверь, Наташа вернулась в кухню, из окна которой вскоре увидела уходящих отца и сына. Никитка вдруг развернулся и помахал ей, а мужчина, не оборачиваясь, тянул его за руку.