В первой комнате небольшого дома почти не было мебели: громоздкий сундук, скорее всего, набитый вещами, камин и небольшое кресло, стоящее прямо напротив него. На полу лежал старый ковер, давно потерявший свой изначальный цвет. Цая подумала, что в свои лучшие годы он, возможно, был желтым. Рядом с сундуком виднелось очертание люка в подпол.

Цая обошла комнату, села в кресло и наклонилась вперед, согревая руки у огня. Она и не понимала, как привыкла жить в уличном лагере на постоянном холоде, за эту зиму, пока не оказалась в настоящем домашнем тепле. Ей стало немного жаль себя и остальных – потому что они потеряли дом и возможность вот так же согреваться каждый день под крышей и защитой стен. Однако она отогнала эти мысли. Одно то, что им удалось найти Мальстена и задержаться здесь достаточно надолго, уже было хорошо. Весна наступила. Совсем скоро ночи станут куда теплее.

Постепенно Цае начало становиться жарковато у очага, и она встала с кресла. Нужно было уходить отсюда, пока не вернулись хозяева – им наверняка не понравится то, что по их дому гуляет непрошеная гостья. Цая собиралась покинуть хижину, однако, когда она наступила на половицу возле двери, ведущей в соседнюю комнату, послышался призывный скрип, и девушка замерла. Она толком не понимала, зачем делает то, что делает – рука сама потянулась к дверной ручке. Открыв дверь, Цая сделала робкий шаг в спальню. Здесь стояла довольно широкая кровать, занимающая почти половину маленькой комнатки, а еще у стены рядом с окном притаился старый комод с пятью ящиками. Из одного из них призывно торчал кусочек серой ткани, который отчего-то привлек внимание Цаи. Она протянула руки, которые словно вели чьи-то нити, и выдвинула ящик. Темно-серый костюм, расшитый золотыми нитями, был явно заморским. Цая никогда не бывала в Малагории, но чутье подсказывало ей, что это одеяние родом оттуда.

Руки потянулись к длинной тунике, на талии которой был закреплен широкий кожаный пояс. Цае страшно захотелось примерить на себя эту удивительную вещь, хотя она и понимала, что делать этого никак нельзя.

Может, хотя бы посмотреть, как этот костюм выглядит целиком? — уговаривала она себя. – Я только одним глазком.

Она положила тунику на кровать и вернулась к ящику, чтобы достать оттуда такие же темно-серые с золотыми нитями хлопковые шаровары. Когда она расстилала их на кровати, под ее руками в кармане шаровар послышался едва заметный хруст.

Бумага? – удивилась Цая. Поддавшись своему чутью, она достала содержимое кармана и обнаружила там сложенный вчетверо листок, на котором виднелись пятна крови. – Что это может быть? – Цая не смогла сдержать любопытство и развернула лист.

«Жрец Харт… Киллиан», – начиналось письмо. – «Я был бы рад написать «сынок», но мы оба с тобой знаем, что это лишь сентименты, на которые я не имею права по долгу службы…»

Цая с замиранием обоих сердец пробежала глазами по написанным строкам. Кое-где чернила размазались, местами их перекрывали пятна крови, однако ей удалось прочесть все. Когда глаза остановились на подписи, Цая ахнула, прижав руку ко рту, по всему ее телу пронеслась волна жара, смешавшая в себе ужас, злость, шок и какое-то странное щемящее сочувствие.

– Искренне твой Бенедикт Колер, – прошептала Цая. Ей нужно было произнести это вслух, потому что иначе она не могла поверить, что читает послание великого палача Арреды. Она считала этого человека страшнее любых монстров, ужаснее любой напасти. Разве можно было представить, что у него вообще было сердце и он мог кого-то искренне любить и оберегать?