Остальные меры предосторожности тоже не внушали уважения – если бы он сам организовывал такую перевозку, то приказал бы надеть на голову арестанта холщовый мешок, и запретил бы снимать, пока его не усадят на стул перед допрашивающим. И уж конечно, узника везли бы в кандалах, на руках, и на ногах, причём цепи были бы скреплены между собой, так что тому пришлось бы поддерживать из руками. Хотя – может, русские не хотят лишний раз привлекать к нему внимание? В прошлый раз – и в позапрошлый, и бог ещё знает в какой – его возили на допросы не в полицейский департамент, а в некий городской дом. Но ведь сама арестантская карета, унылый обитый листовым железом ящик в сопровождении вооружённых до зубов жандармов сама по себе притягивает взгляды зевак…

Ладно, к чему гадать впустую? Даже если удастся справиться с конвоем и бежать – куда он денется в чужом городе? Да, русский он знает в совершенстве, говорит почти без акцента, чему не раз удивлялись допрашивающие его чины, но одного языка мало. Ему незнакомы местные обычаи, нравы – да что там, он даже не знает, сколько стоят товары на рынке, как обращаться к приказчику в лавке или нанимать извозчика! Здесь – что на центральных улицах, что в городских трущобах – он будет белой вороной, и вряд ли продержится на свободе хотя бы сутки…

Увы, восполнить пробелы в знаниях за время заключения не было ни малейшей возможности. Надзирателям было настрого запрещено разговаривать с особо важным узником, и даже распоряжения они отдавали, прибегая к языку жестов. Среди книг, которые ему приносили, не было ни одной, описывающий местную жизнь и административное устройство России, а так же её географию. С последней он был немного знаком и, обдумывая планы побега, давно решил, что если повезёт, уходить не на север, через Финляндию, к границе Швеции, и не на запад, в Польшу. Нет, он направится на юг – постарается добраться до Бессарабии или Кавказа, а там его внешность, знание румынского, турецкого и арабского языков помогут покинуть пределы Империи. Но туда надо ещё попасть – а как это сделать без денег, без нормальной одежды, и главное, без единого знакомого?

В своё время пленник изучал историю самых известных побегов и знал, что при некотором везении можно выбраться откуда угодно. При одном-единственном условии: если на воле беглеца ждут сообщники, готовые спрятать его в надёжном месте, снабдить всем необходимым хотя бы на первое время. Но, увы, в этой варварской стране рассчитывать ему не на кого, и менее всего – на своих земляков, которых в Петербурге, несмотря на испортившиеся отношения между двумя Империями, по-прежнему хватает. Допрашивающий его господин сообщил, что на родине его тоже ждёт тюремная камера, а скорее всего, смертный приговор, петля. Подобных провалов разведчикам не прощают – как и тех сведений, которые он вынужден был выдать. На последнем допросе узнику продемонстрировали копии протоколов, переданные негласно его бывшему руководству – так что иллюзий он не питал, с этой стороны поддержки ждать не приходится. Наоборот, его, скорее всего, пристукнут, как только до соответствующего ведомства дойдёт, кто именно просит о помощи…

А всё же он не позволял себе терять надежды – как не терял её, во время несчастливой сомалийской экспедиции, когда погибли почти все его спутники, а сам он был вынужден выбираться из безводной пустыни с торчащим из щеки обломком туземного дротика. Или в Крыму, во время мятежа турецких башибузуков, к которым его приставили, чтобы обеспечить лояльность этих диких воинов. Или – после недавней войны, в Порт-Суэце, в Чили, а потом и в Басре, когда его безупречно составленные планы раз за разом рассыпались в прах, натыкаясь на противодействие русских агентов. Один из тех, кому он обязан своими поражениями его и допрашивал, явно наслаждаясь ситуацией…