Я встаю, машинально иду за Галей. Она первой открывает дверь.

На лестнице, руки в бока, как генералиссимус, стоит Дина Савельевна — наша соседка. Женщина старой школы, жёсткая, принципиальная, с холодным взглядом и речами, от которых школьники застывают как кролики под взглядом хищника.

Сейчас Дина Савельевна смотрит на Иру, словно на грязь. Не просто осуждает, а приговаривает. Говорит громко, чтобы слышали все: о нравственном падении, о продажности, о женщинах, потерявших стыд. И добавляет, что уже позвонила в полицию — мол, на лестничной клетке сидит проститутка и торгует собой.

Отшатываюсь от них всех. Сердце словно сжимает в ледяных тисках от очередной дозы правды.

Водитель знал о предательстве Андрея, но молчал. Ничего мне не сказал.
Теперь и Дина Савельевна. Честная, прямолинейная. Получается, и она тоже обо всём знала? Не одобряла, но предпочла промолчать до поры до времени. Не рассказала мне правду, не открыла глаза. Считала, видимо, что это не её дело. Или что я сама должна была догадаться.
У меня не укладывается в голове: они все знали, а я — нет.
Это не просто предательство. Это — заговор.

Дина Савельевна надвигается на Иру, и та, бледная, растерянная, медленно встаёт. Пробует заговорить, что-то пробормотать в своё оправдание, но с Диной Савельевной этот номер не проходит. Если уж она взялась читать мораль, её не остановишь. Поток слов не прекращается, даже воздух вокруг заряжен её гневом. Она подталкивает Иру к лестнице, словно намеривается сбросить вниз. В её взгляде нет жалости, только презрение и убеждённость в своей правоте.

Как следует выговорившись, Дина Савельевна, наконец, отступает, и тогда Галя перехватывает эстафету и бьёт сразу по больному. Рассказывает об аварии, сгущая краски, и рисует ей картину будущего, в котором Ира останется с инвалидом без денег и без квартиры…

– Любишь его, да? Ой как любишь? Вот теперь и будет возможность это доказать…

Дина Савельевна ахает, задаёт вопросы, и лестничный разговор полностью сходит с рельсов.

Я больше не могу это слушать. Не хочу. Меня физически тошнит от их голосов, от злорадства, от всего происходящего.

Опускаюсь на пол прямо в прихожей, на холодный линолеум.
Закрываю лицо ладонями.

И только один вопрос снова и снова пульсирует в голове: как и почему всего за несколько дней так страшно и необратимо разрушилась моя жизнь.

Развод в 45. Крылья за спиной

Виктори Кисленко

https://litnet.com/shrt/9QgK

— Записывайся на аборт, — бросил муж, скользнув равнодушным взглядом по фотографии УЗИ. — Тебе сорок пять, Карин. Какой ребенок? Ты в своем уме?

— Ты что такое говоришь? — прошептала я, едва слышно. — Двадцать лет… Двадцать лет мы мечтали об этом, и вот, наконец, чудо свершилось…

— Никакого чуда не будет. И если ты хоть немного дорожишь нашим браком, сделаешь так, как я сказал. Мне в пятьдесят лет ребенок не нужен.

Я не сделала. И Стас, не мешкая, подал на развод.
Боль от предательства жгла нутро. Она была невыносимой, всепоглощающей. А вскоре я узнала истинную причину жестокого решения мужа: у него уже был взрослый сын от любовницы, с которой он изменял мне много лет.
Развод, вопреки ожиданиям, не сломил меня. Он стал отправной точкой для новой, счастливой жизни. А предатель ещё получит по заслугам.

----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

17. 16

Ира в спешке накидывает на себя одежду и уходит, даже не оглянувшись.

Всё делает быстро, ловко, без лишней суеты — будто не впервые уходит вот так. Но при этом, конечно, не забывает свои вещи.