– Бедняжки… – произнесла Мэри Дэлилай и закрыла лицо руками.

Гарри Мэтью перекрестился.

– Factum est factum, – пожал плечами Оскар Холлис. – Что сделано, то сделано.

– Мы отправили на дно тысячу фунтов стерлингов! – ворчливо заметил Уолтерс и, плюнув с досады за борт, отвернулся от зарева пожара.

– Ты имеешь в виду сотню черномазых обезьян, которые пошли на корм рыбам?

– Да, именно их, разорви меня акула! Команда будет недовольна, чего доброго поднимут бунт.

– Как унимать бунтарей, не мне тебя учить, дорогой Уолтерс. А команде объясни, что на невольничьем рынке большая конкуренция. Мы не работорговцы, нам пришлось бы отдать сей товар перекупщику по бросовым ценам. К тому же, пока мы дойдём до Америки, этих горилл надо чем-то кормить, я уж не говорю о том, какая вонь будет стоять в трюмах от их испражнений…

Холлис достал надушенный платок и прикрыл им свой нос, будто бы уже чувствовал эту вонь.

Отойдя от места сражения пять-шесть миль, Гриффитс велел зарифить[19] паруса, и «Кассиопея» легла в дрейф. Ветер стих совсем, наступил полнейший штиль. Команде корабля выкатили два бочонка агуардиенте[20], изъятых с галеона, и матросы при помощи оловянных кружек тут же принялись опустошать содержимое бочек.

Восьмёрка же главарей – четыре дамы и четыре джентльмена – собралась в просторной каюте Холлиса, заперев дверь на все засовы. Когда из неприглядного бочонка просеяли песок, в нём обнаружилось на добрых полтора десятка фунтов (не стерлингов, а чистого веса) того, что обычно меряется каратами, – более шести сотен великолепных алмазов. В основном камушки были некрупными, с бобовое зёрнышко, лишь некоторые из них достигали размеров голубиного яйца. Но один, тот, на который наткнулся Уолтерс, оказался просто гигантским – размером с добрый кулак, слегка голубоватый и прозрачный словно слеза. Даже при неярком свечном освещении было видно, насколько он чист, и казалось, что камень сам излучает свет. Четверо джентльменов и четыре дамы в каюте просто потеряли дар речи.

– Посланник небес… – прошептала мисс Мэри Дэлилай.

Алмазы убрали в ларец и заперли на замок.

– Кстати, передайте матросам, Уолтерс, – обратился к штурману Оскар Холлис, – что в качестве компенсации за утраченную прибыль, я имею в виду утопленных негров, вся добыча с галеона будет поделена между командой. Руководство, то есть мы с вами, на свою долю не претендуем. – И тихо добавил, кивнув на ларец: – Я полагаю, нам с лихвой хватит и этого.

– Вы не хотите делиться с командой алмазами? – удивился Гриффитс.

– Нет! Это исключительно наша добыча!

– В таком случае, – заметил Уолтерс, – хоть небольшую часть остального приза мы должны взять себе. Иначе могут возникнуть подозрения, что мы что-то скрываем.

Ларец с алмазами Холлис запер в огромный железный сундук, привинченный к полу в его каюте под койкой, а ключ повесил на цепочке себе на шею. Спрятав драгоценности, друзья перешли в каюткомпанию.

В это время над палубой уже висел шумный гомон пьяных голосов, звуки рожков, волынок и лютней, песнопения и топот ног в матросских башмаках, отплясывающих зажигательные танцы.

В кают-компании тоже началось веселье.

– Это дело надо отметить! – Гриффитс разлил по бокалам бренди. – За удачу!

Осушив свой бокал, Мэтью вышел из-за стола и сел за клавесин. Он сыграл «Боже, храни короля», но отнюдь не патриотизм, а скорее сарказм слышался в издаваемых инструментом звуках. Тем не менее все компаньоны стоя прослушали гимн. А после гимна Гарри заиграл зажигательную мелодию. Гриффитс подал руку мисс Мэри Дэлилай, приглашая её на танец. Девушка сначала хотела отказать ему, но, помедлив, всё-таки вышла в круг, ухватив за руку Олуэн и выволакивая её из-за стола. Вслед за ними и вся остальная компания пустилась в пляс. Гулянье продолжалось до самого утра.