Она не успела договорить.

Он развернулся с молниеносной скоростью. Движение было резким, хищным. Не успела Лея и пикнуть, как его рука схватила ее за подбородок, грубо заставив вскинуть голову и посмотреть ему прямо в глаза. В его взгляде была чистая, раскаленная злость.

— Закрой свой рот, Лея, — прошипел он. — И никогда. Слышишь? Никогда не смей говорить о моем сыне.

Слово «моем» он произнес с такой силой и неоспоримым правом, что я поняла — это не просто слова, а принятый за основу факт.

Он отпустил ее так же внезапно, как и схватил. Лея пошатнулась. На ее лице была смесь страха и глубокой, жгучей обиды. Ее губы дрожали.

Я смотрела на эту сцену, а слова Леи впились мне в мозг. «Напоминанием о том, что произошло между вами». О чем она говорила? О том давнем предательстве с бароном, о котором она мне рассказала? Или… было что-то еще? Что-то, случившееся уже после свадьбы?

Мое первое воспоминание в этом мире было о его ярости, о грубой, наказывающей близости. Тогда я думала, что это его способ мстить за прошлое, за тот разорванный союз. А что, если это была месть за настоящее? Неужели Кристен изменила ему? Уже будучи его женой?

Тогда слова Леи обретают новый, чудовищный смысл. Она намекала на то, что этот ребенок может быть не от Дамиана. И поэтому он так взбесился?

Дамиан больше не посмотрел в ее сторону. Он развернулся и широкими, быстрыми шагами направился прочь, в сторону конюшен. Лея осталась одна. Она постояла так несколько секунд, глядя ему вслед, затем ее плечи гордо расправились. Она высоко вскинула голову и, стараясь сохранять достоинство, пошла обратно к дому, оставив меня наедине с новой, ужасающей догадкой.

Я дождалась, пока они оба скроются из виду, и только тогда вышла из своего укрытия. Сердце все еще колотилось после увиденного. Я крепче сжала в руках сверток и почти бегом направилась в сарай. Работа. Сейчас мне как никогда нужна была работа — методичная, понятная, требующая полной концентрации.

Я развела огонь, растопила драгоценный жир, отмерила щелок. Каждое движение было выверенным, автоматическим, но мысли были далеко. Они снова и снова возвращались к сцене в саду.

Мне не было жаль Лею. Ни капли. Она вела свою игру и получила по рукам. Меня беспокоила реакция Дамиана. Его внезапная, неконтролируемая ярость. И дело было не в том, что он проявил жестокость к своей любовнице. А в том, почему он ее проявил.

Она затронула запретную тему. Тему Кристен и ребенка. И для него это, очевидно, все еще было незаживающей раной. А если что-то болит, значит, оно не умерло. Значит, он по-прежнему неравнодушен. Я помешивала густеющую массу в котле, и горькая усмешка тронула мои губы. Хотя, когда это ненависть была равнодушной? Нет. Равнодушие — это тишина и пустота, серая пыль на остывших углях. А его ненависть кричала. Она была слишком живой, слишком яркой. Обратная сторона любви, которая так и не смогла умереть.

Странное дело. Я стояла в своем сарае, который пах щелоком и травами, но в носу у меня настойчиво стоял другой запах. Сладкий, густой, дурманящий аромат жасмина. Тот самый, за которым я пряталась.

И тут, как укол иглы, в мозгу вспыхнула еще одна чужая картинка. Не целое воспоминание, а лишь крошечный осколок. Рука Дамиана протягивает веточку с мелкими белыми цветами. Голос его звучит нежно:

«Они пахнут, как ты».

Жасмин. Это были цветы жасмина.

Коварная улыбка тронула мои губы. Как только я выполню заказ для леди Кассиан, я сделаю жасминовое мыло. Посмотрим, как далеко он будет улепетывать, когда запах его прошлого будет исходить от женщины, которую он так сильно ненавидит в настоящем.