С этими словами он развернулся и, не оглядываясь, пошел прочь, растворившись в толпе.

Я стояла как громом пораженная. Ноги дрожали, сердце все еще колотилось. Я победила. Кажется. Я еще немного побродила по рынку, пытаясь прийти в себя после этого тяжелого разговора, как вдруг мир качнулся.

Звуки рынка стали глухими и далекими. Перед глазами поплыли цветные пятна. Я успела подумать: «Опять эта тошнота…», — как ноги подкосились. Последним, что я почувствовала, был испуганный скулеж Мрака и твердая, пыльная земля, ударившая меня в висок. А потом наступила темнота.

9. 9

Темнота отступила не сразу. Она рвалась, пропуская в мое сознание обрывки звуков, как свет сквозь щели в ставнях. Первым был низкий, утробный рык, полный тревоги. Рык Мрака. А потом — властный, скрипучий женский голос.

— А ну, иди отседава, ящер крылатый! — говорил голос. — Принес госпожу — и ступай. Справлюся я и без тебя.

Снова рык Мрака, на этот раз громче, с угрозой.

— И ты, животина лесная, не рычи на меня! — без тени страха ответила старуха. — Хозяйке твоей я помогать собираюся, а не зло чинить. Ишь, защитник выискался! Цыц, говорю!

Мир снова померк. Кажется, я опять отключилась.

В следующий раз я пришла в себя от бесцеремонного прикосновения. Чьи-то сухие, но на удивление сильные руки ощупывали мой живот. Я резко открыла глаза.

Я лежала на простой деревянной лавке, укрытая каким-то колючим, но теплым одеялом. Надо мной, склонившись, стояла невысокая, сухонькая старушка в темном платке. Ее лицо, покрытое сетью морщин, было строгим и сосредоточенным.

— Что вы делаете? — голос прозвучал хрипло, но твердо. Я попыталась сесть, отстраняясь от ее рук.

— Лежите, госпожа, — скомандовала она, даже не посмотрев на меня. — Очухались? Ну и слава Духам. Лежите смирно, не мешайте мне дело делать.

Ее властность была такой абсолютной, что я инстинктивно подчинилась, хотя внутри все кипело от возмущения.
— Я прекрасно себя чувствую, просто голова закружилась, — процедила я. — Дайте мне встать, мне нужно домой, у меня много дел, нет времени разлеживаться.

— Дела не волк, в лес не убегут, — проворчала она, продолжая свои манипуляции. — А вот здоровье ваше убежать может, если за ним не следить. Так что полежите тихо.

Она долго и внимательно меня осматривала, что-то бормоча себе под нос. Потом выпрямилась, посмотрела на меня с хитрым прищуром и вынесла вердикт:
— Беременны вы, госпожа.

Мир на мгновение замер, а потом я ответила:
— Вы ошибаетесь. Этого не может быть.

— Я? Ошибаюсь? — она уперла руки в бока, и в ее глазах сверкнула искра оскорбленной гордости. — Да я, милая госпожа, полвека в этой деревне повитухой служу! Я беременных по запаху чую!

— Мне ставили диагноз, — отрезала я, чувствуя, как старая боль из прошлой жизни поднимает голову. — Бесплодие.

— Тьфу на диагнозы эти городские! — отмахнулась она. — Что они там видят, в городах своих? А я вижу, что тело ваше к ноше готовится. Грудь-то, поди, и сами заметили, налилась, тяжелее стала. Бёдра чуть шире стали. А женские недомогания-то у вас когда в последний раз были, госпожа?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я открыла рот, чтобы ответить, и осеклась. Я понятия не имела. Я в этом теле всего ничего. Сколько времени прошло с последних женских дней Оливии? Месяц? Два? Я не знала, и эта неизвестность выбила почву у меня из-под ног. Мое молчание старуха истолковала по-своему.

— Во-о-от, — протянула она удовлетворенно. — То-то и оно. Срок еще малый, неделя, может две, не боле. Но он есть. И тошнота ваша, и головокружение — все оттуда.