Низкий полукруглый потолок, крохотное окно и мутный свет, падающий сквозь пыльное стекло. В первые секунды я не поняла, где нахожусь: содрогнувшись, подскочила на жесткой постели и замотала головой, озираясь. Почему я здесь? Что это за место?

Память возвратилась быстро: события минувшего дня вихрем пронеслись в еще полусонной голове. Я вспомнила, как «отключилась» в реанимации, очнулась на лугу, повстречала недружелюбную троицу.

Черт. Значит, все наяву.

Видимо, не зря говорят «в любой непонятной ситуации ложись спать» - после короткого отдыха голова стала соображать чуточку лучше. А еще пришло осознание. На сей раз окончательное. С удивительной для самой себя ясностью, я поняла, что раз уж судьба даровала мне второй шанс, я должна им воспользоваться. Хочу выжить – надо осваиваться.

Тело по-прежнему болело – теперь даже еще сильнее – после сна мышцы затекли. Пару минут, я лежала, глядя в потолок, а потом откинула одеяло и, стуча зубами, села. Кое-как размяла руки и плечи. Огляделась, нашла оставленные возле кровати ботинки и сунула в них ноги.

Подошла к окну, встала на цыпочки, выглянула наружу. Ориентироваться без часов было сложно, но по мутному полусвету я предположила, что сейчас раннее утро.

По ту сторону, из коридора уже доносились звуки просыпающегося дома: шарканье ног по полу, стук посуды и голоса.

Выходить из «коробочки», ставшей моим кратковременным убежищем, очень не хотелось, но делать было нечего. Да и в туалет хотелось.

Приоткрыв дверь, я опасливо выглянула в темный коридор.

— Ой!

Проходящая мимо девушка вскрикнула и выронила из рук поднос. Графин и чашки полетели на пол, а их содержимое оказалось на фартуке испуганной девицы.

— Молли! — тотчас рявкнули откуда-то из глубины. — Что у тебя там стряслось?

Раздались приближающиеся шаги, и в коридор, вышла сухопарая женщина в черном платье с глухим воротником под самое горло. Скудное освещение не позволяло определить ее возраст, но выглядела ровесницей Батшебы: лет пятьдесят пять-шестьдесят.

— Падший тебя раздери, растяпа эдакая, — прошипела незнакомка. — Хозяйскую посуду бить вздумала?

Молли открыла рот, чтобы ответить, но женщина не дала ей возможности оправдаться.

— Вот скажу лорду, мигом из жалованья твоего вычет, дуреха безрукая. — Ее глубоко посаженные глазки злобно блеснули из-под нависших век.

— Я… там…

—Живо собери тут все.

Мне стало жаль девчонку.

— Боюсь, это моя вина. Я ее напугала.

Женщина повернулась и только сейчас заметила мое присутствие.

— Миледи? — она вздрогнула. — Простите, ради Пресветлой Матери.

Как по мне, так просить прощения ей следовало у Молли. Бить посуду, конечно, нехорошо, но зачем оскорблять и кидаться угрозами?

— Еще очень рано, миледи. У вас что-то болит?

— Нет, просто выспалась.

Откровенничать с ней я не хотела – ее вмиг переменившееся настроение и заискивающий голос вызвали отторжение.

— Тогда вам нужна вода для умывания. Я обо всем позабочусь. А ты, — женщина отвесила Молли подзатыльник, — убери тут все, да поживее.

Молли покорно опустилась на корточки и принялась собирать с пола осколки.

— Кто она? — спросила я, когда женщина удалилась.

Молли собрала в передник последние осколки.

— Камилла. Старшая горничная. — Девушка распрямилась, но так и не осмеливалась посмотреть мне в глаза.

— Не переживай. Я поговорю с лордом Сорлайном и все объясню.

— Не стоит, госпожа. Я сама виновата.

— Ступай.

Вскоре вернулась Камилла. Принесла фарфоровый кувшин, миску и чистое льняное полотенце.

— Садитесь, госпожа.