Потому что в реальной жизни им места нет...

Тихое покашливание разрывает тишину.

Отворачиваюсь от окна и часто моргаю, пытаясь сфокусироваться на застывшей передо мной фигуре.

Лейла - переводчица из Красного креста стоят напротив. Лицо женщины непривычно бледно, зрачки расширены настолько, что большие миндалевидные глаза кажутся совсем черными.

В груди тут же поселяется немая тревога. Страх опутывает спину ледяной паутиной, стягивает, давит на затылок. Мне страшно. Кожу покалывает от паники. Низ живота сводит резкими спазмами.

– Что случилось? – еле слышно выдавливаю я.

Лейла виновато тупит взор и во мне словно что-то обрывается.

По телу пробегает уже знакомая дрожь, а сердце начинает колотиться еще сильнее.

Не могу вдохнуть. Нет сил. Ни моральных, ни физических. Но остатками разума понимаю, что сейчас будет в разы больнее.

И от этой боли я уже вряд ли оправлюсь...

– Я только что говорила с доктором Хасаном. На лагерь, куда ездил твой отец напали... Мне очень жаль, – звучит сквозь гул в ушах и я чувствую, как меня покидает сознание.

Но пальцы Лейлы вцепились мне в предплечья и держат с такой силой, что казалось, раздробят меня на куски.

– Отпусти меня! Где мой отец? Где он? – мой собственный голос звучит как-то глухо, совсем хрипло. Наверное, это не я. Это кто-то другой. Чужой. Незнакомый мне человек. И пол под ногами колышется, превращаясь в черную бездну, затягивает меня воронкой в самое пекло. Где я сгораю дотла. Превращаюсь в прах.

Отталкиваю женщину, пытаюсь вырваться из цепкой хватки и смотрю на нее остекленевшим взглядом, а ее спокойный вкрадчивый тон заставляет кровь стыть в жилах, и я зажимаю уши руками.

– Его больше нет, девочка. Он ушел в лучший мир...

– Нееет! Замолчи! Не произноси этого. Не говори!

И это тоже не мои слова. Потому что я уже все поняла. Только мне невыносимо об этом думать. Невыносимо давать этой мысли ворваться мне в душу и изодрать изнутри до костей, а потом раздробить их. Это ведь все неправда. Мой папа... Он не может меня бросить! Вот так вот. Совсем одну. В чужой стране. С маленьким ребенком на руках... не может.

– Пусти! – скулю жалобно, оседая на колени и чувствуя, как Лейла поддерживает меня, не давая упасть. Она прижимает мне к лицу что-то ужасно пахнущее, заставляя содрогнуться всем телом.

– Поплачь. Выпусти свою боль.

А мне хочется заорать, чтобы не врала.

Эту боль не унять!

От нее не спрятаться.

Она разрывает, убивает изнутри. И никакие лекарства мне не помогут. Никогда...

– Он здесь? – смотрю на женщину сквозь какой-то красный туман, который обжигает глаза, заставляя щуриться от рези в них. – Я хочу его увидеть.

– Нельзя! Там не на что смотреть молодой девушке. Его подготовят, организуют похороны и тогда ты сможешь его оплакать.

– Но ведь он мой отец!

– Уже нет. Твой отец ушел к Всевышнему. А это всего лишь тело.

– Всего лишь тело, – повторяю за ней и впиваюсь в плечи Лейлы, пытаясь вырваться. Внезапно меня накрывает равнодушием. Ступор захватывает власть над моим телом.

Оказавшись на свободе, разворачиваюсь и, с трудом волочу свое онемевшее тело. Захожу в палату и без сил присаживаюсь на скрипящую больничную койку.

В голове то и дело звучат слова переводчицы.

Всего лишь тело... Твой отец мертв...

Ложусь. Сворачиваюсь на постели эмбрионом.

Хочется рыдать. Волком выть хочется. Но слез нет. Ничего нет.

Пустота.

Чувства как будто выгорели.

Я глохну от ударов пульса по вискам. Чувствую только взрывающую череп головную боль.

В ту ночь я потеряла не только единственного родителя, но и последнюю надежду на спасение. И тогда, лежа на узком матрасе, слушая тихое сопение Ксюши и вглядываясь во тьму ночи, я впервые узнала, каково это - быть совершенно одной.