И внутри меня будто что-то с треском ломается.

Я резко вскакиваю с места, поворачиваюсь и падаю в его надежные объятия.

– Папа... – издаю сдавленный стон и начинаю плакать.

Слезы льются из глаз бесконечным потоком, на папиной рубашке образуются темные разводы.

– Тише-тише, моя маленькая, – гладит по волосам, пытается успокоить. – Все хорошо, я рядом. Ну же, посмотри на меня.

Теплые пальцы нежно обхватывают меня за подбородок и заставляют поднять взгляд.

– Ты не ранена? С тобой все в порядке?

Несмотря на внешнее спокойствие его голос дрожит от напряжения. В глубоких серых глазах плещется тревога.

Медсестра за моей спиной возмущенно требует, чтобы я села в карету «скорой помощи» и позволила ей закончить осмотр.

Я же только сильнее вцепляюсь в отца. Кажется, что если отпущу его – умру. Если не от боли, то точно от страха.

Папа это понимает, поэтому спокойно просит женщину заняться другими раненными.

– Я сам все сделаю, – говорит он и, дождавшись, когда она выйдет, продолжает: – Скоро здесь будут наши военные. Я уже обо всем договорился - тебя вместе с остальными выжившими перевезут в Кабул. Там вы пробудете до тех пор, пока все не уладится...

Во рту пересыхает мгновенно. Мне хочется пить...

– А как же ты? Ты разве не поедешь со мной?

Он молчит. Проводит широкой ладонью по светлым с проседью волосам. Тяжело вздыхает. И бросает фразу, от которой я начинаю дрожать еще сильнее.

– Не могу. Меня не выпустят из страны.

Я открываю рот от изумления. От удивления. От неверия в происходящее.

Папа хмурится, словно читая мои мысли.

– Но почему?

– Правительство начало расследование по факту взрывов на шахте. Это был не несчастный случай. И террористы напали на нас не просто так. Их впустили в город. Специально.

Он смотрит прямо на меня, не отводя взгляда.

Я вдруг замечаю, как он изменился за эти несколько часов. Постарел. Осунулся.

И тут я со всей ясностью осознаю, что именно с нами произошло...

Горло сдавливает спазмами. Становится трудно дышать.

Я делаю несколько частых коротких вдохов.

Перед глазами тут же проносятся те жуткие картины. Потемневшие от гари пески с реками крови... Дым... Звуки взрывов... Крики... Бесконечные мольбы о помощи...

И тишина.

Мертвая.

Гробовая.

Пахнущая смертью...

Как вдруг ее рассекает детский плач.

Громкий.

Разрывающий душу.

Реальный...

Я вздрагиваю, выныриваю из воспоминаний и бросаюсь к самодельной кроватке, куда полчаса назад сама лично уложила притихшую Ксюшу.

Наклонившись, осторожно беру плачущую малышку на руки. Превозмогая боль, прижимаю ее к груди, начинаю убаюкивать.

Постепенно девочка успокаивается. Вцепившись в меня крошечными пальчиками, внимательно смотрит в глаза.

Сколько же в них любви!

Сколько детского доверия...

Я для нее - единственный знакомый человек. Тоненькая соломинка, за которую она держится из всех сил. Словно просит без слов - «Не отпускай меня. Пожалуйста, не оставляй одну...».

– Я никогда тебя не брошу, – отвечаю шепотом. Целую ее в теплый лобик. – Никогда...

Повернувшись, врезаюсь в удивленный взгляд отца.

Он медленно подходит к нам. Становится рядом. Осторожно касается детского запястья.

– Что все это значит? Где Алена?

– Я не знаю...

Замолкаю на полуслове и... замираю.

Снова умираю внутренне.

Дрожу всем телом. Не могу никак успокоиться.

Папа приглушенно ругается. Берет у меня ребенка и осторожно укладывает на кушетку.

– Варя, успокойся! – велит строго, обрывает мои судорожные всхлипы. – Слышишь меня? Возьми себя в руки! Сейчас главное - вывезти вас из страны. Понимаешь?

Я киваю головой и до крови закусываю нижнюю губу. Слезы сползают по щекам к подбородку.