– Другой нет, – упёрся он. – Ты уже видела меня в прошлый раз.

– Так ты не спал! – Возмутилась я. – А что же тогда не отзывался, когда тебя тормошили?

– Пытался, не вышло. Не было сил даже открыть глаза… Дэри, можно попросить у тебя какой-нибудь еды?

Я открыла и закрыла рот. Всё-таки издевался и сводил с ума?

– Мышки-полёвки надоели? – Не удержалась от ехидства я.

– До смерти, – буркнул Рене.

Я смотрела, как он ел.

Хорошими манерами, если они и были у этого желтоглазого типа, он себя не утруждал: его не смущало, что сидел в присутствии дамы, не старался держать спину прямо, наоборот, почти полулежал в кресле, одетый лишь в халат с чужого плеча, с голыми ногами, босой.

Я раздобыла приличный кусок пирога и кувшинчик с ягодным морсом, остывшим и несладким, но человека-птицу это не расстроило. И вазочку с орехами поближе подвинула: любил сычик это лакомство, для него всегда и держала горсть-другую в настенном шкафчике. Рене, утверждавший, что он и есть моя сова, пирог жевал с непередаваемым блаженством, жмурился и разве что не постанывал. Мне самой было не до еды.

– А потом тебе захочется принять ванну и послушать сказку на ночь, – поддела я. – Если ты действительно та сова, то почему у вас с ней глаза разного оттенка? У моей птицы они жёлтые, а у тебя как спелая тыква.

Рене с набитым ртом только хмыкнул на это сравнение.

– Почему они должны быть ровно такие же, как у этой птицы? – Пожал плечами он, когда прожевал. – А горячую ванну было бы неплохо принять по-человечески. В лужах барахтаться то ещё удовольствие. Но за подобную просьбу точно той железкой по голове огребу. Ты мне не веришь, да?

С каждой минутой голос наливался силой, Рене всё реже приходилось делать паузы между словами.

– Я хочу понять, что с тобой делать дальше. А для этого надо знать, что произошло, а ты хомячишь Рутин пирог и тянешь время!

– Прости. Не специально. Столько раз представлял, как буду рассказывать, если вернусь в нормальное тело – и ни единой связной мысли, – на тонких губах долговязого недоразумения появилась кривая улыбка. – Не знаю, с чего начать. А пирог божественный. И напиток. Спасибо.

Я выдержала небольшую паузу.

– Непременно передам твои комплименты Руте. Давай начнём с простого. Как ты оказался связанным с моим сычом?

Рене уставился прямо перед собой, сцепил на торчащей из-под халата коленке переплетённые пальцы.

– С простого… Восемь лет назад я участвовал в охоте на хнума. Эта охота принесла мне полное поражение… Стыдно в таком признаваться, но это правда.

– Хнум? Кто это?

– У вас эти зверюги не водятся. Это такой гигантский червь с очень прочным панцирем. Живёт под землёй, на поверхность выбирается поохотиться. Ради панциря мы их и добываем: хнумьи пластины идут на изготовление доспехов. Империя тоже у нас покупает; не сами доспехи, а материал для них. Убить эту тварь сложно: хнум, хотя почти слеп, очень быстро двигается, имеет острейшие клешни и жало на хвосте, да и зубы запросто могут перекусить ногу взрослому человеку… Иногда добыть хнума является частью испытаний, принятых... Впрочем, это к твоему вопросу не имеет отношения, – спохватился Рене. – А вот сама охота…

– Ты хочешь сказать, что пошёл на это чудище в свои неполные девятнадцать? – Удивилась я, мучительно вспоминая, где же это такие монстры водятся.

– Первого я добыл в шестнадцать, – без тени похвальбы проговорил он. – Правда, тогда я был не один. На этих тварей в одиночку выходить нежелательно. Я же был уверен, что справлюсь, но удачи со мной не было в тот день. Я пропустил всего один бросок, слишком быстрый, тогда как сам двигался непростительно медленно, не успел увернуться. Получил серьёзные раны, их наши целители потом быстро залечили, – Рене, хмурясь, потёр бедро и тут же отдёрнул руку. – Но не все. На память о той охоте осталось позорное увечье, с которым не хотелось жить. С которым неудобно жить в собственном доме.