– Ещё на работе? – хмурясь, спросил Роман.

– Надо было отксерить, – Настя показала рукой на стопку бумаг.

– А?.. – Роман посмотрел на стоящий в углу ксерокс.

– Не работает, я вызвала мастера из технической службы. Может, сгорел?

– И этот сгорел, – Роману стало смешно от каламбура. Всё в его жизни шло наперекосяк, горело, только пепел летал вокруг, да зола оседала на слизистой носа и глаз, и от этого их нестерпимо резало. – Сгорел он! – он покатывался от смеха, давился им. – А ты мастер шуток, Настенька.

– Я могу идти?

– Нет, не можешь, – вмиг позабыв собственную весёлость отрезал он. – Садись, – Роман подвинулся на просторном диване. – Хочу обсудить ещё одну твою шутку.

– Не понимаю, – Настя выглядела растерянной, бледной, усталой. Отпустить бы её домой, приготовить ужин, накормить, выдать бокал вина, усадить перед телевизором с дрянной мелодрамой, поглаживать её белокурые локоны, пока не уснёт, а потом отнести в постель. Свою постель. 

– Вот и я не понимаю, Анастасия, – Роман встал, демонстративно закрыл приёмную на ключ. – Не понимаю, ты всю жизнь собиралась скрывать от меня моего же ребёнка? Или планировала на её совершеннолетие сделать подарок – отца?

– Какого ребёнка? – Настя отступала к своему столу. Она не умела врать, Роман это видел. Тогда, три года назад, у неё не получалось хитрить, сейчас она тоже не научилась этому мастерству.

– Моего и твоего.

– У меня нет ребёнка.

– Нет?

– Нет у меня никакого ребёнка!

– Отлично! Я не настаиваю, может быть, эта девочка, которая была на твоих руках на пороге больницы, не твой ребёнок. Может быть, это соседская девочка или твоя сестра, но то, что это мой ребёнок – у меня сомнений нет. Эта девочка – моя дочь.

– Твоя дочь? С чего ты взял?

– Знаю.

– И какой возраст у твоей дочери?

– Три года… Нет, получается два года, три месяца. Как-то так. 

– Ты уверен, что тому ребёнку, которого ты видел, два года? Не пять? Или год?

– Я не знаю, сколько ей лет. Не очень-то я разбираюсь в детях, хоть пять ей, хоть год. Сути это не меняет – она моя дочь.

– Она – не твоя дочь. Открой дверь!

– Ты не выйдешь отсюда, пока мы не поговорим, и ты мне всё не объяснишь.

– Что я должна объяснять? – Настя стояла у стола и с каким-то остервенением отрывала яркие стикеры, следом приклеивала их на столешницу неровным рисунком. – Нет никакого ребёнка.

– Настя, я могу по-другому начать разговор. На юридическом поле с тобой общаться, ты хочешь этого?

Настя отвернулась, в свете ламп мелькнули слёзы, Роман чувствовал, что ведёт себя как сволочь, которой, вероятно, и являлся, но дожать ситуацию до конца посчитал нужным.

– Я у тебя не формулы Кардана спрашиваю, а простую вещь – когда ты собиралась сообщить мне о моём ребёнке? Ты понимаешь, что если бы не случайность, если бы я не повёз тебя больницу, если бы не задержался на парковке, или мужа твоего не отпустили именно в эти минуты, я бы ничего и не узнал о девочке. Понимаешь это? Скажи, когда бы я узнал? Мне планировалось сообщить? Настя! От того, что ты молчишь, проблема не решится, не рассосётся, и я никуда не денусь. Я жду! – Роман нервно ходил по приёмной и машинально потирал шею, с каждой минутой болелевшей всё сильнее. Вот наказание!

– Даша, её зовут Даша! Она не «ребёнок», не «девочка», она – Даша! И я не отдам тебе её, не отдам, так и знай! У тебя ничего не получится, ты не имеешь права, – Настя отходила к двери. – Не имеешь права приезжать после всего и требовать чего-то. Не имеешь права забирать её у меня, у нас! Дашу я не отдам! – Губы у Насти тряслись, как у ребёнка, по лицу катились слёзы, кончик носа стал красным, тушь потекла и размазалась по лицу.