– Какие «такие»?

– Такие! Как у вас принято: «деньги к деньгам», «важно происхождение», какие-то ещё критерии, я не знаю.

– Какие деньги к деньгам, что ты несёшь?

– Сколько стоит твоя рубашка? Или лучше часы, какая стоимость твоих часов?

– Это имеет значение, сейчас?

– Не имеет значения сейчас и тогда не имело, для меня. Может, я настолько глупа, что не понимаю ценности всего этого. Может, знаю своё место, но для тебя это имело значение. Ты развлёкся со студенткой, бросил её. Правильно сделал! Она не твоего круга, не для твоей жизни. Что сейчас изменилось? Понадобился ребёнок от такой, как я? Я не отдам тебе Дашу, ни за что! А значит, она вырастет такой, как я. Зачем тебе такая дочка? – Настя стояла рядом со столом, упираясь бедром о столешницу. – Потом и это будет не укладываться в твоей голове. Такие, как ты, не для таких, как мы с Дашей.

– И кто же для вас? – Роман знал ответ, беседа перешла в другую плоскость, не ту, что он планировал.

Но и этот разговор был неизбежен. Он поступил тогда гадко, подло, сейчас, в свете новых обстоятельств, всё выглядело ещё более омерзительно. Ему бы хотелось продолжить упрекать Настю, сухо перевести проблему в юридическое поле, напустить на Настю парочку толковых адвокатов по семейному праву, раздавить её, но сильнее хотелось понять, что делать дальше, как с этим жить, и главное, как теперь жить без Насти? Появилось стальная уверенность, он уже не сможет без неё. Эта девушка со светлыми волосами необходима ему и, что самое удивительное, маленькая девочка, которую он видел от силы несколько минут, стала едва ли не центром его вселенной. Его мира. Его души.

– Мой муж, Иван.

– Отлично, ты счастливо замужем и любишь мужа?

– Да, именно так.

– Ты целовала меня, Настя. Тыце-ло-ва-ла меня. Счастливо замужние женщины не целует посторонних мужчин. Счастливо семейные люди не изменяют своим супругам.

– Поцелуй – не измена.

– Поцелуй – измена, самая настоящая измена.

– Ты ведь дока в изменах, поверю на слово.

– Не такой, как ты, вероятно, думаешь, а вот кое в чём другом, да, дока.

– В чём же? – Настины руки вцепились в её же плечи, Роман подумал, что там, под лаком, они побелели от силы сжатия.

– В самообмане. Я очень долго обманывал себя, даже, когда всё становилось очевидным – я обманывал, и достиг в этом огромных высот. Сейчас ты обманываешь себя. Долго будешь обманывать, пока однажды критическая масса самообмана не разрушит твою жизнь, а может быть, и тебя саму.

– Я себя не обманываю, я люблю Ваню. Он хороший, самый лучший, вчера… Вчера я ошиблась. 

– Думай, как тебе спокойней, Настенька, обманывай себя, сколько хочешь, это ничего не изменит, лишь усугубит. Счастливо замужние женщины других мужчин не целуют.

– Это ничего не меняет!

– Это всё меняет. Всё. Меняет.

– Лучше синица в руках, чем журавль в небе.

– Хм, – Роман взмахнул руками. – Настенька, ты только что говорила, что любишь своего мужа. Причём здесь народная мудрость? И, кстати, я-то кто? Журавль? Синица?

– Конечно, журавль, – щеки Насти стали алыми, сравнялись по цвету с кончиком носа, который всё ещё был красноватым от слёз и салфеток.

– Ты выбираешь синицу?

– Да.

    – Хорошо, что твой любимый муж не слышит… Это обидно для мужчины. Впрочем, у тебя, любительницы синиц, есть выбор. Вон он я – синица, выбери меня.

– Ничего себе, синица… – Настя всхлипнула и, наконец, высморкалась в салфетку, отворачиваясь  от Романа. Он усмехнулся. Скрыть дочь ей было не стыдно, рыдать в  машине – не стыдно, целовать– не стыдно, а высморкаться – проблема.