Однако, встреча обернулась тем, что за кулисами большого нового Муниципального концертного зала Art Deco она подала известному русскому музыканту стакан апельсинового сока или воды – не более того. Рилдия не решилась сказать Рахманинову, что как пианисты они с ним практически принадлежали к одной фортепьянной школе. Когда Рилдия училась в консерватории Цинциннати, она однажды побывала на сольном концерте знаменитого пианиста Артура Фридхайма, который, несмотря на свою немецкую фамилию, родился в аристократической семье в Санкт-Петербурге, столице Российской империи. Очарованная пианистом, она последовала за ним в Нью-Йорк, где стала одной из его лучших студенток в Институте музыкального искусства, предшественнике Джульярдской музыкальной школы.

Фридхайм учился у пламенного Антона Рубинштейна, основателя Санкт-Петербургской консерватории, но ему не понравился хаотический стиль преподавания Рубинштейна, и Фридхайм переметнулся к венгерской суперзвезде – Ференцу Листу, став его основным учеником, а позднее и секретарем. Рахманинов, который считал Рубинштейна величайшим источником вдохновения для пианистов, по игре сильно напоминал Фридхайма. Последний умер менее чем за месяц до концерта в Шривпорте, в результате чего Рахманинов остался единственным представителем той школы пианизма, которую обожала Рилдия Би. Возможно, она так никогда и не узнала, каким подавленным после выступления в Шривпорте чувствовал себя на самом деле Рахманинов.

«Дела плачевные, – писал он на следующий день другу. – Играем в пустом, но громадном зале, что очень тяжело. Об отсутствии публики сегодня и в газетке здешней сообщается! А то еще некоторые подходили и извинялись за то, что их “так мало было”. А третьего дня тут был футбол и народу собралось 15 тысяч. Ну, не прав ли я, твердя постоянно, что в наше время интересуются только мускулами. Не пройдет и пяти или десяти лет – и концертов больше не будет»[18].

Рахманинова также очень задело то, что «газетка» Шривпорта написала о его концерте так, словно это был футбольный матч; заголовок статьи гласил «В понедельник вечером Рахманинов выиграл с большим отрывом!»[19]Пианист уехал из Шривпорта удрученным и больше никогда туда не возвращался. А Рилдия стала всюду рассказывать историю о своей встрече с Рахманиновым за кулисами концертного зала. Когда сын подрос, она перед сном повторяла эту историю и ему. И не только потому, что не знала колыбельных; к этому времени он уже играл на рояле.

А случилось это так (Ван и Рилдия Би рассказывали эту историю много раз во множестве вариантов. Мой главный источник – интервью Рилдии Би Питеру Розену, VCA). В маленьком белом каркасном доме на улице Стивенсона был скромный кабинет для занятий музыкой. Когда к Рилдии приходили ученики, ребенок сидел в углу, слушая уроки матери. Иногда он подходил к инструменту и мягко трогал одну клавишу за другой, как бы проверяя их звучание. Когда маленькому пухленькому

Вану исполнилось три года, на уроки к его матери стал приходить местный парень по имени Сэмми Тэлбот. Однажды он пришел в свое обычное время и начал играть «Вальс-арпеджио» Кэролин Кроуфорд. Это была пьеса среднего уровня, в ходе исполнения которой музыканту приходится перекрещивать руки. Сэмми уже весьма долго работал над пьесой, и она получалась у него неплохо. В конце концов Рилдия отпустила его домой и занялась своими делами, но внезапно из кабинета вновь послышались звуки музыки. «Скажи Сэмми, пусть идет домой, – крикнула Рилдия сыну. – А то мама будет волноваться!» Но музыка продолжала звучать. Заглянув в кабинет, мать увидела, что это Ван сидит на табурете перед инструментом и бегло играет отрывок из пьесы.