Он приседает на корточки, жестом просит разуться. Затем вручает мне шлепки. Вновь слышатся шаги. Матвей резко подхватывает меня под бедра и вжимает в себя.

Я закрываю глаза, специально лишая себя зрения, потому что в данный момент оно лишнее. У меня есть ощущения, я каждой клеточкой Матвея чувствую.

Задыхаюсь. Какой он горячий! Напряженный, вкусный. Каменная эрекция между нашими телами. Близко, но недостаточно. Я обнимаю его очень крепко, губами веду по его виску и щеке, чтобы успокоить и самой хоть немного расслабиться.

— Юля-я! — кричит Славик. — Малышка, где ты? Пошли париться! Ну же, иди сюда, не обидим.

Приглушенные смешки.

— Твою мать, здесь только я! — рявкает Матвей так, что эхо по полупустому помещению. — Уваров, орать, блть, хватит. Ты съе*ешься уже или нет? Мешаешь.

Агрессия топит мир в адреналине. Голова кружится. Я делаю движение бедрами. Клянусь, неосознанное! Матвей легко, но обжигающе шлепает по ягодице, призывая прекратить.

Застываю. Прижимаюсь, льну. Глаза всё еще закрыты, я просто чувствую. И хочу, чтобы однажды почувствовал и Матвей тоже. Снова. Эту адскую смесь из любви и похоти.

— Блдь, Адомайтис, ты? — выкрикивает Славик. — Ты чего здесь один, дрочишь, что ли?

— Да, и ты мне мешаешь, — грубит Мот вызывающе. Удар сердца, и Матвей продолжает: — Чего ждешь-то? Я щас решу, что помочь напрашиваешься.

Снова хохот.

— Что ты там вякаешь? Выходи поговорим. Я весь день собираюсь, бесишь ты меня.

Я целую Матвея в щеку, потом в уголок губ. Он чуть раздраженно отклоняется. Но держит на весу крепко.

Пульс стучит. Я нахожу у Матвея на виске венку и прижимаюсь к ней губами. Касаюсь языком.

— Подожди в доме, — звучит резко. Сквозь зубы. С угрозой. — Я закончу через пять минут. И приду.

Дверь дергается. Замок хилый-хилый, с одного рывка почти вырывается. Матвей опускает меня на ноги и наваливается сверху, прижимая к стене так, чтобы за ним меня видно не было.

Дверь вновь дергается и распахивается. Но следом поспешно захлопывается.

— О, ты с кем-то. Сорян. Не с Юлькой? А то она нам кое-что обещала и смылась.

Я вцепляюсь в Матвея намертво, обнимаю руками, а следом и ногами тоже. Не пущу, господи!

— А ты, блдь, как думаешь, с кем я? — рявкает Мот.

Его руки и плечи твердые, кажется, из камня. Дальше Матвей выдает такой поток мата, что у меня уши в трубочку сворачиваются. Смысл теряется в середине предложения. Я склоняю голову и крепко зажмуриваюсь.

Смех.

— Да с Кристинкой он. Пошли, Слав. Поищем ее в доме.

— С нашей Юлькой у них такая ненависть после Костика, что в кабинке точно не она, ставлю свои яйца, — говорят тише, но разобраться можно. С мерзким смешком.

— Крис, ты как там? — голос Славы такой пьяный и безумный, что жутко. Ощущение, что чувак вообще не соображает, что делает. Не в адеквате. — Помощь нужна? А то тут жалобы на Адомайтиса сыпятся, что е*аться нормально не умеет.

Я сжимаю зубы изо всех сил.

— Всё-всё! Идем, Слав. Это уже перебор.

— Я не договорил! Блть, не трогайте меня! — Звук доносится уже издалека.

Парни всё же утаскивают другана и захлопывают дверь в комнату с душевыми.

Уже из коридора слышится:

— Я хочу боя! Да где мой нож, блд?! Адомайтис Костику нашему нос сломал, пусть будет бой!

Матвей качает головой.

— Пздц, идиоты, — ругается сквозь зубы, отходя от меня на шаг. — Упившиеся в хлам неадекватные дебилы, сука. Утром я из него все дерьмо вытрясу, гребаные животные.

В тоне Матвея агрессия. Она же в жестах, исходящей энергетике. Она во всем. При этом я нахожусь в круге безопасности. Понимаю четко: Мот никогда ничего мне не сделает. Пришел, чтобы защитить.