— Ага, — киваю с натянутой улыбкой, доставая фрукт из кармана. — Но ты его не получишь, пока не выпишешься отсюда.

— Боишься, что я залеплю тебе мандарином в лоб? — ее веки не выдерживают напряжения и обессиленно закрываются. — Хотя, знаешь, именно это я и сделаю.

— Злишься на меня?

— Размечтался, Страйк, — прошептала устало и совсем тихо добавила: — Тебе не повезло, что злость не сжирает раковые клетки. Придется потрудиться.

— Мы победим, Веснушка, — пообещал я и сдержал слово.

Почти.

Почему «почти»?

Потому что «победа» при Олесином диагнозе понятие практически недостижимое. Даже при благоприятном прогнозе нет никаких гарантий и конкретных сроков. Во многом результат лечения зависит от самой Олеси, от ее желания жить и бороться. Статистика колеблется от года до десяти, но однозначного ответа на вопрос «сколько?» не способен дать ни один врач. Я боялся, что она мне его задаст, но Олеся не спросила. Как выпускница медицинского университета она наверняка знала о своей болезни гораздо больше, чем другие пациенты, но не опустила руки.

Мы оба не думали о том, что будет после. Я сосредоточил все свои усилия, опыт и личные устремления на положительный результат, а она отчаянно и храбро держалась, изредка впадая в приступы бешенства. Они не мешали лечению, а напротив, активизировали внутренние резервы организма, позволяя нам двигаться дальше. Злость, гнев и упрямство порой способны пробудить в человеке большую волю к жизни, чем прославленный плацебо. Ложь во спасение работает во благо не всегда и не для всех. Олеся не нуждалась в сочувствии и жалости, ей нужна была ясность, реальные, а не приукрашенные перспективы.

Для меня же дать слабину означало отойти от цели, проиграть. Отпустить. Первое обещание в нынешней ситуации звучало совсем иначе и несло кардинально другой посыл. Уверен, что именно его Олеся и вкладывала в свои слова, когда несколько лет назад просила отпустить ее без лишних вопросов. Тогда мне казалось, что я лишний в Веснушкиной картине жизни, а дело было совсем в другом. Не в прилизанном французе и даже не в Майе. Их Олеся использовала как ширму, чтобы спрятаться от меня, да и от самой себя тоже. Ей удалось, черт возьми, но жизнь все равно столкнула нас в сражении, которого она больше всего боялась, в котором проиграть могли мы оба.

Однажды Олеся уже справилась. Дважды справилась. Не каждый мужчина способен вытерпеть то, что пришлось ей пройти, и не сдаться. Даже меня посещали тягостные мысли, но ее непоколебимая вера в исцеление перечеркивала все сомнения. Она расплакалась только один раз — перед операцией, когда я предельно откровенно озвучил вероятные прогнозы, благоприятные и не очень, на одной чаше весов была ее жизнь, а на другой — все остальное.

— Можешь дать мне еще одно обещание, Саш? — спросила она, перед тем как поставить свою закорючку в бланке согласия на операцию. Я коротко кивнул, сглотнув горький комок. Мне не понравилась формулировка вопроса и то, каким тоном он был произнесен, но в тот момент я готов был пообещать хоть луну с неба, лишь бы Веснушка не теряла веры. — Если что-то пойдет не так…

— Все пройдет так, как надо, — перебив, я не дал ей закончить мысль. Она недовольно нахмурилась, став похожей на маленького вредного ежика. — Это стандартная малоинвазивная операция. Длится не больше трех часов. Пара небольших проколов и никакой крови. Анестезиолог обеспечит тебе цветные сны, а я сделаю все аккуратно и быстро. Ты даже испугаться не успеешь, как все закончится.

— Пусть меня оперирует кто-то другой, Саш, — ее голос прозвучал одновременно виновато и уверенно. — Не хочу, чтобы ты… — она нервно провела тонкими пальцами по коротко подстриженным светлым волосам и отвела взгляд. Мне словно с размаха вмазали кулаком под дых. Смачно так, не щадя, от души. Я дар речи потерял, ощущая себя полным кретином.