Глава 16

Середина апреля

Олеся

— Опаздываем, Лесь. Шевели булками, — грозно кричит с кухни Кравцов, громыхая бутылками.

— Пять минут, — отзываюсь, надевая перед зеркалом белое платье в крупный горох.

То самое. Адушкино. Особенное. Счастливое. Бережно разглаживаю складки на подоле, поправляю рукава-фонарики, трогаю кружево на груди. Сидит шикарно, как на меня сшито. Вот бы Аделаиде Степановной показаться, порадовать. Она меня в каждую нашу встречу пытает, когда я платье выгуляю. Торопит, боится не дожить до моего дефиле, а я оптимистично заверяю, что мы еще на ее сто десятом юбилее спляшем.

Сердце разрывается от мысли, что однажды нам придется расстаться. Хотелось бы не думать о плохом, но я вижу, как моя любимая сварливая старушка медленно угасает. Перед выпиской ее лечащий врач напоследок шепнул, что следующий приступ скорее всего станет для Аделаиды Степановной последним. Сделать ничего нельзя, в больнице держать бессмысленно. Организм исчерпал свои ресурсы и может отключиться в любой момент. Больно и страшно. Словно о двигателе рассуждаю, а не о живом человеке. Жутко от мысли, что я тоже могу точно так же выключиться, словно сгоревшая микроволновка, ничего после себя не оставив. Как будто меня и не было никогда, а в мире ничего не изменится, никто даже не заметит…

Стоп! Отставить депрессуху! Улыбаться, радоваться жизни, дорожить каждым мгновеньем и стараться делать этот мир лучше. Только вперед и ни шагу назад. Перебрав все лозунги, что удаётся вспомнить, чувствую себя гораздо увереннее и бодрее. Порывшись в косметичке, крашу губы перламутровым блеском, заплетаю волосы в густую косу и подмигиваю своему отражению. Ну вылитая Аленушка. И козленочек даже есть. Как раз готовится нализаться до потери копыт.

— Олеся! Давай быстрей, я сумки в машину отнесу. Вернусь, чтобы была готова, — поторапливает Страйк, громыхая где-то в области прихожей.

Сашкины родители в отпуск на неделю смылись, а он, пользуясь случаем, решил семейный особняк разнести. У него же сегодня великий день. Мальчик повзрослел еще на год. Целых двадцать восемь лет… Очень хочется добавить в рифму, но к имениннику сегодня особое отношение. Все-таки праздник, а я и так с утра отличилась. Подарила Страйку билет на благотворительный балет в доме престарелых в Химках, небольшой террариум с шипящими мадагаскарскими тараканами и сетку мандаринов. Саша, само собой, выпал в осадок от моих даров, а я же от души, от чистого сердца. Он мне сам на днях говорил, что хочет сходить на культурное мероприятие. Заказано? Сделано. Потом как-то жаловался, что ему надоело дрессировать моих тараканов. Так я ему других подогнала, раз с моими не справляется. Может, с этими быстрее найдет общий язык. А мандарины и как наш личный символ, и на праздничном столе пригодятся.

Вообще, я пришла к выводу, что Кравцову молиться на меня надо, а не глаза закатывать. Где он еще такую заботливую найдет?

— Ну что? Идем? Ты… ох, бля…, — застыв на пороге, Страйк бледнеет, потом краснеет, уставившись на меня, как на седьмое чудо света.

— Не нравится? — расстроено спрашиваю я, не понимая, что опять ему не так.

Красивое же платье. Настоящий винтаж, ручная работа, сшито в единственном экземпляре. В музее одежды его бы с руками оторвали, а он морщится, словно за раз килограмм лимонов сожрал.

— Круто выглядишь, малыш, — внаглую врет Кравцов, поняв, что дал маху с реакцией. — Я в восторге. Правда. Ты сегодня просто неподражаема с самого утра, но тормозни с сюрпризами. Ок? Мы же не на маскарад едем, — подходит ближе, приподняв мое лицо за подбородок. — Не обижайся, Лесь. Ладно? У нас баня, шашлыки по плану, а ты … в этом. Хочешь, завтра в театр пойдем? Там уместнее будет.