Кто разрешил ему трогать мои вещи? Нет, даже не так… Кто разрешил ему трогать меня?!

– Дорогие, говоришь? – глумливо переспрашивает Назар. – Что ж, выходит, ты теперь на шаг ближе к народу, который обнищал из-за твоего папаши.

Его реплика отзывается одобрительными возгласами в рядах прихлебателей, однако сейчас из-за отсутствия очков я совершенно не вижу их лиц. Лишь общие силуэты и смазанные пятна вместо голов.

Черт… Как же мне теперь быть? На новые очки у нас сейчас точно нет денег, а упаковка линз уже на исходе…

– Ты гадкий отвратительный слизняк! – выплевываю я, рывком поднимаясь на ноги. – По какому праву ты вершишь этот подлый самосуд?!

– По праву ненависти, – произносит с таким апломбом, будто сам господь вручил ему весы Фемиды. – И да, у меня есть это право.

– Ты еще пожалеешь, что прикоснулся ко мне! – из-за обуявшей меня ярости слова вылетают изо рта с тихим шипящим звуком. – Крупно пожалеешь!

– Да? – судя по голосу, Назар ничуть не напуган. – И что же ты мне сделаешь?

– Скоро узнаешь, – зловеще пуляю я.

А потом поправляю лямки рюкзака на ноющих плечах и, адресовав группе неприятелей уничижительный взор, снова устремляюсь к школе.

Думаю, больше они меня не тронут. По крайней мере, пока. Для восьми часов утра я и так достаточно пострадала.

***

Как я и ожидала, занятия в школе проходят из рук вон плохо. А все из-за того, что, сидя за последней партой, я ни черта не вижу. Надписи, которые математичка старательно вырисовывает на доске, расплываются, и общий смысл проходимого материала безбожно теряется.

Подпираю кулаком щеку и принимаюсь листать учебник, чтобы отыскать в нем необходимые формулы. Дело в том, что вблизи я вижу вполне сносно, а вот издалека – полный провал.

– Итак, перед вами график, – голосит математичка, тыча указкой в доску. – Давайте найдем область определения и область значений функции, – секундная пауза, и учительница продолжает. – Касатина, прошу тебя.

Мысленно выругавшись, вперяю напряженный взгляд в доску, но все, что мне удается разглядеть, – это мутные очертания графика. Я даже не уверена, что там изображено: парабола или гипербола. Так что о решении математических задач не может быть и речи.

– Простите, Полина Афанасьевна, но я не могу ответить, – собравшись с духом, выпаливаю я.

И в этот же миг ощущаю, как несколько десятков голов повернулись в мою сторону.

– Это еще почему? – удивляется учительница.

– У меня близорукость. Я совершенно ничего не вижу.

– Так почему же ты без очков? Насколько я помню, прежде они у тебя были.

И вот тут настает момент истины.

Я могу солгать, сказав, что забыла очки дома. Пообещать, что принесу их в следующий раз и обязательно разберусь с этой гребаной функцией. Вот только… Какой толк от моей лжи? Кому я услужу, скрыв правду? Мерзавцу, который ни во что меня не ставит? Его приятелям, которые при первом удобном случае сломают мне не только очки, но и кости?

Ну уж нет. Я не мальчик для битья. Я не буду молча терпеть издевательства.

Хотят портить мои вещи? Пусть готовятся к последствиям.

– Сегодня утром, когда я направлялась в школу, Назар Радкевич отобрал мои очки и кинул их под машину, – глядя на учительницу в упор, отвечаю я.

По классу прокатывается гул сдавленных шепотков. Мои злобные одноклассники в шоке от того, как легко и открыто я сдала Назара.

А мне, если честно, плевать. Я не считаю себя крысой. Каждый в этом мире сам за себя. И раз они решили задавить меня числом, то я буду защищаться стукачеством. Как по мне, вполне справедливый расклад.

– Назар, это правда? – рявкает Полина Афанасьевна, поворачивая голову к говнюку.