Народ хохотал, подкидывая несчастным ещё угощенья. В конце концов, они даже крякать перестали, а один из мужиков резонно заметил, что яиц нам не видать теперь целую неделю.

Послышался звук струнного инструмента и заунывное пение. Сивучи стали уже не интересны, хохмачи отправились слушать барда.

– Ты, прелестная девица, моё сердце ты пленила, ночью лунною украдкой я принёс тебе цветы. Но ты норов показала, затворившись в хате отчей, и меня отвергла ты. О-ой, да течёт моя сле-за-а-а, О-ой, да разверзнется гро-за-а-а-а-а…

Уши заворачивались в трубочку от такого пения, но люди бодро аплодировали. Балладу исполнял молодой русый паренёк, удачливый участник сегодняшнего обряда инициации.

Сияющий от счастья Федун сидел рядом с поющим товарищем и буквально поедал взглядом свою избранницу. Та сидела за столом рядом с родителями, бросая застенчивые взгляды на жениха, иногда оглаживая яркую, голубую ленту, повязанную на руку. Оба её предка были мрачнее тучи, но молодых это ничуть не волновало. Теперь всё зависит только от Федуна – к весне он должен построить дом и вспахать выделенный участок земли самостоятельно. А потом ему ещё надо отловить плаксунью-малька, потому как на покупку животины денег у него нет. Плаксунья в хозяйстве очень необходима: и пахать на ней, и охотиться с ней, если приучить, конечно, ну, и молочные продукты в доме постоянно. Самцов плаксуньи никто не держал, уж больно опасны они, норов слишком крут, и самки «огуливались», самостоятельно выходя на природу, с дикими. Для этой цели животное уходило из любимого сарая в лес на несколько дней, иногда и неделями пропадала, бывало, что и вовсе не возвращалась – значит, погибла или нашла место, где ей лучше. Можно, конечно, наняться в помощники и подкопить деньжат, как он поступил, чтобы собрать средства на покупку ленты, но когда в таком случае заготавливать материал для постройки жилья? Отец научил многому, да и двум старшим братьям Федун помогал, так что опыта у него уже изрядно набралось – справится, не переживал, вот только сил бы хватило да времени. Не поспеет за этот год – Марьяна осерчает…

Размышляя над грядущими трудностями взрослой жизни, Федун наткнулся взглядом на своего братца с его дружком. Как всегда вместе, будто приклеенные друг к другу. Парню было немного завидно – у него такого верного друга никогда не водилось.

– Чё, малой, нравится? – обратился он к Калину, указав на потомка семиструнной гитары.

Настроение у Федуна сегодня было просто великолепное, хотелось сделать чего-то доброе, хорошее, да и Марьяна наблюдала, и гонять малых на её глазах парнишка не захотел, подумав, что ей такое поведение придётся не по нраву. Наоборот, хотелось козырнуть перед девицей, показать, каким он может быть хорошим.

– Ага, прикольная гитара, – ответил Калин.

– Это тембал, придурок, – добродушно хохотнул Федун. – Где ты такие чудные слова только берёшь постоянно? Гитара… хм, вот смешное словечко. Хош подержать? – спросил он, широко улыбаясь, и тут же покосился в сторону невесты – видит ли?

– Яр, – пихнул он локтем певца, который уже закончил свою руладу и задумчиво перебирал струны, размышляя, чего бы ещё такого исполнить.

Столпившиеся вокруг слушатели просили наперебой то «Очи голубые», то «Трава-трава», но певец погряз в своих раздумьях.

– Чё? – очнулся он, наконец, от очередного тычка Федуна. – Ты чё пихаешься? Ошалел?

– Тембал, говорю, дай, да не боись, ща верну, – и, выдрав, считай, силой из рук товарища инструмент, снова глянув на девочку, протянул его Калину.