Наузник некоторое время помолчал, не отводя взгляда от собеседника, а потом медленно кивнул. Он и сам до конца не мог поверить, что Славен – Славен! – которого в сторожевой тройке почитали почти своим, оказался ходящим. Это не вмещал ум, отторгала душа… И тяжело от нового знания было обоим – и человеку, сидящему за столом и тому, кто стоял напротив него, скованный силой обережного круга.

Мужчинам казалось, будто время остановилось. Ясна всё не шла и не шла, не возвращался и Елец. Славен беспокойно поглядывал то на дверь, то на колдуна, светлые глаза которого и впрямь казались ему теперь незрячими.

А метель выла за окном, бросала в стены снегом…

Но, наконец, в сенях раздались шаги. Вошла румяная, укутанная в заячий полушубок женщина. Из-под платка выбивалась прядь ещё влажных волос, круглое курносое лицо было румяным и счастливым.

– Никак отобедали? – улыбнулась она, отряхнула занесенную снегом одёжу и прошла мимо мужа к вбитому в стену колышку. Повесила шубку, обернулась: – А ты что стоишь тут, как прибитый, а?

Славен метнул растерянный взгляд на Велеша, до последнего опасаясь, что колдун не смолчит. Но тот лишь пристально смотрел, как Ясна перешагнула невидимую, нацарапанную на половицах черту, переняла из рук Ельца охапку дров и направилась к печи.

– У вас тут тихо, прямо как на пепелище. Или не поделили чего? – спрашивала женщина, разгребая кочергой головни. – Случилось что?

Она не подозревала плохого и говорила весело, потому что была уверена – ни с Велешем, ни с Ельцом её мужу делить нечего. И оттого вид мрачного, стоящего в дверях ратоборца, напряженного Славена и задумчивого колдуна, казался всё более и более неуместным.

– Выдумаешь тоже, – слегка осипшим голосом сказал Славен. – В баню мы собрались, потолковать надо. А ты отдыхай пока.

Ясна кивнула, не поворачиваясь:

– Ступайте, ступайте, холстины сухие из сундука возьми, не забудь.

Так обыденно женщина всё это говорила, что трём мужчинам, напряжённым, как перед смертельной схваткой, вновь стало не по себе. Первым из избы вышел Велеш, незаметно чиркнувший сапогом по половице и что-то пробормотавший, следом отправился хозяин заимки, а за ним уже потянулся Елец, словно невзначай положивший руку на пояс, поближе к ножу.

Прозрачные зимние сумерки встретили крепким морозцем и резким ветром. По сиреневой тропинке, расчищенной так, чтобы мог пройти лишь один человек, отправились к бане. Славен с трудом переставлял ноги, будто схваченный параличом. Он и впрямь не пытался бежать. Его шатало. Но и сторожевикам, шедшим один впереди, другой следом – было по-своему тяжко свыкнуться с новой непривычной мыслью, что тот, с кем делили хлеб, в доме у кого находили приют и ласку – оказался тварью нечеловечьего племени. Возможно ли такое? И если возможно, то сколько их – живущих, как этот? На душе было муторно.

– Садись, – приказал Елец Славену, когда вошли в предбанник. – Рассказывай.

– Что рассказывать? – глухо спросил тот.

– Как ты обжился тут, как девку себе взял, почему не сожрал её до сих пор? Или мы не ведаем чего? Может, она тебе уж и детей наплодила? – ратоборец говорил, а самому делалось тошно от сказанных злых слов, от того, как непотребно и не по-людски они звучали.

– Каких детей? – горько усмехнулся Славен, глядя на свои сцепленные в замок руки. – Не родится от мёртвого живое.

В его голосе звучала горечь.

Велеш закончил вязать узелки на тонкой веревочке и, не спрашивая позволения, вздел науз на шею тому, кого ещё вчера считал человеком, да что там, другом считал!