– Идите в дом скорее. Замерзли, поди, – торопила Ясна. – Метёт-то как! Случилось чего, что в непогодье такое по требам поехали?

Она обеспокоенно смотрела на путников.

– Случилось, – кивнул Велеш, спешиваясь. – Ходящие случились. Вот, в Верёшки ездили, на обратном пути решили к вам заглянуть, хоть обогреться.

Женщина покачала головой:

– Проходите, проходите. Сейчас на стол соберу.

– Славен-то дома? – спросил колдун, поглаживая коня. – Или опять по лесу бродит?

– Да что ты, какой лес! – замахала руками женщина. – Вон, в бане. С утра хлев чистил, теперь моется. Пока светло-то.

Обережник кивнул, неторопливо рассёдлывая лошадь.

Проводив приезжих в дом и накрыв на стол, хозяйка отправилась кликать мужа и заканчивать свои хлопоты.

Когда, спустя четверть оборота, скрипнула дверь в сенцах и распаренный Славен появился на пороге, гости как раз заканчивали трапезу.

– Мира в дому, – кивнул ратоборец. – Как ты не утолщал ещё на эдаких щах, какие твоя Ясна готовит, а?

Славен улыбнулся. На вид ему можно было дать вёсен тридцать пять – лицо чистое, без морщин, светлые волосы, светлые брови, почти белые ресницы, а глаза тёмные, им бы с Велешом поменяться очами, вышло б в самый раз:

– Мира! Хороши щицы, Елец? – весело спросил хозяин у воя.

– А то! – расплылся тот в ответ. – А у меня Лада знатные блины печёт.

Хозяин заимки хмыкнул. Обережник любил молодую жену, опекал, как ребёнка, и, как ребёнком любимым же, гордился.

Наконец, и колдун отложил ложку, сказал:

– Щи, блины… Сегодня нам и солома за радость была б. Как собаки бездомные – голодные, озябшие, никак не отогреемся.

Славен снова улыбнулся, забросил на печь тулуп, в котором пришёл, и сказал:

– Вовремя приехали, вон, как вьюжит. Сами-то в баню не хотите?

– Сил уже нет, – ответил ратоборец и добавил: – Славен, ты б дровишек принёс, а то промерзли мы. До сих пор поколачивает…

Мужчина потянулся обратно за тулупом и проворчал:

– Так говорю ж, в баню идите. Но подтопить надо, что верно, то верно.

И он, набросив на плечи одёжу, направился к выходу, однако у самой двери замер с нелепо вытянутой вперёд рукой. Будто на невидимую стену наткнулся.

Застыл.

Плечи напряглись.

А потом хозяин медленно повернулся к сидящим за столом гостям.

Колдун смотрел на него тяжёлым взглядом и молчал. Ратоборец крутил в пальцах нож, словно девка веретено, и задумчиво глядел на тускло поблескивавший клинок, острый кончик которого упирался в лавку.

– Не получается? – сочувствующе спросил Елец, не поднимая впрочем глаз. – Не пускает? Велеш, если круг обережный чертит, ни одна тварь не переступит.

Наузник, сидящий напротив своего сотрапезника, продолжал неотрывно глядеть на Славена. Тот молчал. Окаменел и смотрел по-волчьи.

– Что глазами жжёшь? – снова спросил вой, не отрывая взора от ножа. – Схожу-ка я, и правда, в баню. Ясну встречу.

С этими словами он поднялся из-за стола. Хозяин дома от этого простого движения рванулся вперёд – удержать. Но снова налетел на невидимую преграду и побелел, как береста.

– Хранителями молю, не тронь жену … – попросил он. – Человек она.

Обережники переглянулись.

– Не знает ничего, – торопливо продолжил Славен. – Дай ей спокойно в избу прийти, не пугай. Всё, что хотите сделаю, только Ясну не обижайте.

Мольба в его осипшем голосе было столь сильна, а страх за жену столь непритворен, что Елец буркнул.

– Не обижу, ежели сама не кинется, – и вышел.

Мужчина проводил его встревоженным недоверчивым взглядом и вновь повернулся к колдуну:

– Велеш, вы же все тут бывали не по разу. Пушнину брали, ночевали. Зачем, как со скотиной со мной? Сейчас жена придет, пройдет через этот круг и не заметит, я тебя жизнью молю, выведи меня, будто в баню идём. Слово даю – убегать не стану. Только ей… не говори ничего, я с тобой, как человек всегда был, так и ты со мной тоже человеком останься.