в сердце моём город взорвался пыль оседает
уцелело чудом лишь облако
[куст отцветающий дикий шиповник]
Сомнамбулически
январь глотал сухие слёзы
густел морозный воздух и растил
тугую розу морозную грозы
зыбучую сыпучую ты чувствуешь
чад зыбкий розы
шипит шумит железный кран
трещит дорогой солнца тащит железную трубу
зелёный кран по воздуху железному дороги
огромная расплавленная рана
раздавленная рана солнца
отравленная рана солнца
не рано ли железный ранит свет
ты плачешь свет
а на просвет январь
сомнамбулически
прекрасно
шёл лёд
шёл Бог
шёл свет
шла тёмная опасная вода
прекрасно шла
цвела на солнце цвелью
вода да да до дыр цвела вода вела январь
сомнамбулически дымила ТЭЦ
клубы седого пара клубились бились клумбы пара
лбы бились лбы седого пара на всех парах бежали
на на пе пе перегонки гонимые ветрами мнимыми
ветрами зримыми
клубился пар
шёл свет
шёл лёд
шёл Бог
шла жизнь
и наперегонки дорогой солнца пил кто-то водку
кто-то слушал тяжёлый рок и целовал до боли
морозно-сладкие до боли губы
необъяснимая гудела радость
сияла жизнь
и свет сиял
гудел
нас нет
настанет свет
настанет иней
«весна не весна…»
весна не весна
а свалка вещей
гробы потемневшего снега
вырытая кем-то траншея
и мы как блаженные фонари
присноблаженно сияем
«в увеличительном свете весны…»
в увеличительном свете весны
мы – только форма присутствия
[цвет] завитки забытого времени
мы воздух у самой земли воздух горячий
«тебе не понравится…»
тебе не понравится
свет придорожный
мокрый трамвай блестящие рельсы
и мой [близкий к отчаянию] возраст
беспощадный возраст счастья
Чёрный квадрат
I
и как голубка в небе глубока
эта дыра в твоём [моём] теле
снег лёгкими хлопьями утопает
в звёздной этой (о, сила безмерная)
чёрной дыре
и так мучительно (Боже, о чём говорим)
глядеть в неё будто в зеркало тёмное
нам остаётся лишь наше незнание (горя больней)
и кровь что толкает слова
(так непохожие на любовь)
в камеру одиночную
в жалкую нашу голую до опустошения жизнь
II
в душном лесу
на дне города
шёпотом тёплым натянута
(и не оборвать)
леска ночных разговоров
Господи, можно ли силу эту
что прячется на окраине сердца
что отзывается болью глухой
(дробь барабанная листья сухие
памяти мёртвые листья)
можно ли это забыть?
и восстаёт – как хор древнегреческий – слово
из пепла рождаются вещие птицы
мутные годы уходят под безысходную воду
и так зловеще горят поролон и пластмасса
юбочки красные и начищенные до блеска ботинки
что впору носить по весне под мартовским солнцем шагая
и падает оземь и задыхается брат
сестра моя в коконе дымном тускнеет
и превращается в пепел
пока мы
ягоды огненные как льдистые слёзы стоим
в жилистой этой густой синеве
будто нас наградили (о! бедные мы!)
другой высотой невозможной
III
когда отпускает тоска
усопшие травы поют
голосом дальним (в воздухе
расщеплённом до смерти
лёгком воздухе жизни)
реквием заупокойный поют
Sunday
милый мой день
мой червячок ненасытный
мой даун весёлый и большеротый
кто принёс тебе сладости (слабости)
рогалики халву улитки с изюмом
кто научил тебя говорить
«нет» или «ну что же посмотрим»
кто страха не имет брови чужие разглядывая
кто в тёмный туннель глаз чужих на всех скоростях
с лампочкой сердца в гулкой подземке летит кто перескакивает
через три-четыре ступени будто взбирается в гору
будто песок под ногами а позади оползень или лавина
и так и остался не сорванным тот неизвестный цветок
ты говорил «горечавка» – а я в ответ промолчала
воздух тугой
как прозрачная плёнка
мы к озеру света идём