– То есть, ты предполагаешь, что прабабушка, как её – Магдалена, вела дневники постоянно, но возможно перед тем, как покинуть блокадный город, она их или спрятала или уничтожила?

– Скорее всего, уничтожила . Люди тогда всего боялись. А этот блокнот она писала позже. Просто взяла тетрадь хозяйственную и делала записи на своё усмотрение. Или уже намного позже, когда вернулась после войны и решила оставить потомкам упоминания о драгоценностях. Или на старость лет, когда в голове уже каша.

– Виталий же сказал, что в конце жизни у прабабки были проблемы с головой.

– Да, – Илария перестала расхаживать по комнате и уселась на пол рядом со мной. – И это только усложняет поиски. Если они вообще имеют смысл.

– Может, всё, что написано в этих тетрадках, бред выжившей из ума старушки, которая пережила войну, получила кучу похоронок, потеряла мужа?

– Да, может. Поэтому нам надо решить, насколько долго мы будем искать и как глубоко копать. Ведь дальше интереснее, там можно построить столько предположений, что ух.

– Давай, я выслушаю твои предложения. И потом мы вместе решим, будем ли мы искать брюлики и как долго.

– Не брюлики! А изумруды. Как раз эта легенда, что Виталий рассказал, в дневнике описана. Была фаворитка у короля, имён нет, заметь. Он её любил, она его тоже. Но все могут короли, только жениться по любви не могут короли, – Ларька с удовольствием напела строчку знаменитой песни. – Он выдал её беременную за верного вассала и на память подарил двадцать пять крупных изумрудов удивительной чистоты и яркости. Но эта история приписана в дневник позже в самом конце, но почерк похож на тот, что и в начале дневника.

– Идём дальше, – Илария поудобнее устроилась на ковре, облокачиваясь об меня плечом. – После капель вырванные страницы, как я уже сказала. А потом запись. Вот смотри, я её распечатала крупнее, – она быстро пролистала стопку распечаток и положила передо мной лист. – «Ангел согласилась (или согласился) помочь моей девочке». Я с рода'ми не разобралась, тут буквы поплыли, и я не стала указывать только один вариант. «Лекарства просто жизненно необходимы, а мне не к кому больше обратиться. Я денно и нощно молюсь о спасении моей крошки. И ради неё согласна подарить Ангелу серьги. Надеюсь, ты меня поймёшь и простишь. Но потерять ещё и дочь я не могу», – прочитала Илария с листика с переводом.

– Ангел с большой буквы.

– Да, а пани – полячка, и, видимо, набожная. Хотя и не особо верующие люди в сложных ситуациях идут к богу за помощью. Но мне кажется, что верующая. Насколько можно было быть верующим в тех условиях. И видишь, сколько поколений уже прожило в России, а польскому учили всех детей. Сохраняли корни. Думаю, веру тоже.

– То есть ей в молитве привиделся ангел, и она отнесла серьги в церковь? Или в костёл?

– У меня записан такой вариант. Но все церкви тогда были закрыты или в них находились склады, школы, клубы, да всё что угодно.

– Тогда куда она могла отнести изумрудные серьги?

– Туда, где есть лекарства. Дочь болеет, ей необходимо лекарство.

– Аптека? Что лекарства тоже были по талонам? Или поляков в блокадном Ленинграде не лечили?

– Вопрос. Про карточки продуктовые и подробности с питанием можно узнать в музее в Соляном переулке. Я думаю, там расскажут правду, а не мифы и легенды Ленинграда. У Кости есть там знакомые?

– Конечно, есть. У него есть везде.

– А вот как узнать про больницы и лечение? Почему дочку не забрали в больницу?

– А имеет ли это значение? Может, прабабке тогда от голода примерещилось?

– И она выкинула изумруды в Неву,– хмыкнула Ларька. – Но кто-то же ей помог вырваться из блокады. Причём не только дочь вывезли, а и она сама выехала. Взрослая, работоспособная женщина. Детей вывозили эшелонами с минимальным количеством сопровождающих взрослых. Всех, кто мог работать, загоняли даже траншеи рыть. А Магдалена как-то выехала.