– Элайас.

– Да. Куда он делся?

– Не знаю.

– Ладно, так вот, я считаю, будет полезно собрать горожан в ратуше. Ну, знаете, только колдуотерцев. Ответить на вопросы. Решить, что дальше. Все-таки масштабы растут. Мне сказали, отель в Мосс Хилле забит под завязку.

Уоррен покачал головой. Отель забит? В октябре? Чего хотят все эти люди? Джефф что-то писал в телефоне. Уоррен бросил взгляд на обувь мужчины, мягкие кожаные туфли с идеально завязанными шнурками.

– Мне кажется, пастор, что собрание должны провести вы.

– Я?

– Все случилось в вашей церкви.

– Я к этому не причастен.

Джефф отложил смартфон. Он взял со стола ручку и дважды щелкнул ею.

– Я заметил, что вы не появляетесь в новостных сюжетах. Вы не общаетесь со СМИ?

– Кэтрин рассказывает достаточно.

Джефф усмехнулся.

– Пусть эта женщина выступает. И все-таки у нас должен быть план, пастор. Думаю, вы и сами видите, что горожанам тяжело. Это маленькое чудо может таить в себе реальные возможности.

– Возможности?

– Ну да. Может быть, привлечем туристов. А им нужно где-то питаться.

Уоррен сложил руки на коленях.

– Верите ли вы в это чудо, Джеффри?

– Ха! Вы меня спрашиваете?

Уоррен промолчал. Джеффри положил ручку. И снова сверкнул коронками.

– Ладно, давайте начистоту, пастор. Я понятия не имею, что там у Кэтрин происходит. Не знаю, правда это или выдумки. Но вы видели, сколько приехало людей? Я бизнесмен. И вот что могу сказать наверняка… – Он махнул в сторону окна. – Для бизнеса это хорошо.

Их последний разговор длился не больше минуты, но Тесс никак не могла его забыть.

– Ты испытываешь что-нибудь в раю, мама?

– Любовь.

– А что-нибудь еще?

– Это пустая трата времени, Тесс.

– Что?

– Все остальное.

– Не понимаю.

– Гнев, сожаление, переживания… Все исчезает, как только попадаешь сюда. Не теряй себя… внутри себя…

– Мам. Прости меня.

– За что?

– За все. Что спорила. Сомневалась в тебе.

– Тесс… За все это даруется прощение… А теперь, пожалуйста…

– Что?

– Прости себя.

– Ах, мама.

– Тесс.

– Я так по тебе скучаю.

Длинная пауза.

– Помнишь, как мы пекли печенье?

Разговор оборвался.

Тесс разрыдалась.

Именно благодаря печенью – и другим десертам – Тесс и Рут сблизились. Рут владела небольшим ресторанным бизнесом и, не имея возможности нанять дополнительный персонал, взяла себе в помощницы Тесс. Рут сама зарабатывала на жизнь с тех пор, как развелась с мужем Эдвином, когда Тесс было пять. Ни на секунду не задумавшись о попечении дочери, Эдвин сбежал в Айову, и его больше никогда не видели в Колдуотере. Горожане закатывали глаза и шептались: «Та еще история». Но в последующие годы, когда Тесс спрашивала Рут об отце, та всегда отвечала лишь: «Зачем говорить о неприятных вещах?» И через какое-то время Тесс перестала спрашивать.

Однако, как и большинство детей из неполных семей, Тесс сожалела об ушедшей стороне и ругалась с той, что осталась. В Колдуотере матери-одиночки были редкостью, и Тесс раздражало, что, куда бы она ни пошла, все спрашивали: «Как твоя мама?», как будто развод – это какая-то затяжная болезнь, при которой нужно регулярно обследоваться. Тесс часто чувствовала себя сиделкой, присматривающей за мамой в ее одиночестве. На свадьбах они с Рут молча раскладывали десерты в кухне, а когда снаружи играла музыка, поглядывали друг на друга, как подружки-тихони, оставшиеся без кавалеров. А поскольку почти все гости были со стороны либо одного, либо другого супруга, Рут и Тесс казались всем неотделимыми друг от друга: людям было спокойнее видеть, что миссис Рафферти не одна.

В католической церкви дела шли не лучше. Там развод по-прежнему считали чем-то постыдным, и Рут вынуждена была терпеть на себе осуждающие взгляды других женщин, и напряжение только возросло, когда Тесс расцвела в привлекательную девушку-подростка и мужчины, здороваясь, стали похлопывать ее по плечу. Тесс устала от лицемерия и, как только выпустилась из школы, перестала посещать службы. Рут упрашивала ее вернуться, но девушка ответила: «Это просто нелепо, мама. Тебя же там