Что ж, если Марена не захочет или не сможет ей помочь, останется надеяться лишь на то, что Кощей рано или поздно поймет, кто причастен к ее исчезновению, и вытрясет из Княжича душу. Но даже если узнает, где она, раскопает завал и вытащит, кто избавит ее от навьего заклятья?

Когда ничего не происходит, время останавливается. Сколько его прошло – день, неделя, месяц или год? Марья не знала. Ее разум словно затягивало патиной оцепенения и равнодушия. Все, что она могла, - перебирать события своей жизни, как бусины ожерелья, снова и снова. Нет, не переживая их опять, а будто отмечая: было это, и это, и то…

Детство – ясное и светлое, как один долгий летний день. Ярилин день солнцеворота, когда замирает светило на небе перед тем, как повернуть на зиму.

Отец рассказывал Марье, что выкормила ее Пребрана, мать Ягны.

- Если б не она, тяжело пришлось бы, Марьюшка. Хоть и обижена она была на меня, но не отказала.

- Почему обижена, батюшка? Что ты ей сделал дурного?

- Не хотела она рожать Ягну. Просила, чтобы помог ей. Чтобы не появилось дитя на свет. Но этого делать нельзя. Не простят Великие матери.

Уже потом поняла Марья: согласилась Пребрана кормить ее в надежде, что возьмет благодарный вдовец-ведун в жены. Но не смотрел на нее Морей, а потом и вовсе выбрал Любаву. Тогда былая обида выросла до небес, а от нее перешла к Ягне, которая заодно невзлюбила и молочную сестру. Так уж повелось, что добрые и недобрые чувства шли от родителей к детям.

Позорили взрослые Любаву, уверенные, что по своей воле легла она с ненавистным всем княжьим сборщиком податей, с насмешкой звали ее сына Княжичем – и дети не желали с ним водиться. Может, поэтому рос он злым и хитрым. Да и Ягна, которую дразнили за горб и хромоту, оказалась ему под стать.

Взрослые были слишком заняты, чтобы смотреть за детьми. Те собирались стайками под присмотром уже подросших, следивших за ними зорко, поскольку знали: случись что – спуску не будет. Наверно, еще тогда Ягна потянулась к Княжичу, чуя в нем такого же изгоя. Но тот не обращал на девочку никакого внимания. Ни когда были детьми, ни когда подросли и превратилась она, несмотря на свои изъяны, в пригожую девицу.

Парни по-прежнему на нее не смотрели. Кого-то отталкивал горб или палка – костяная нога. Кого-то пугали слухи о том, что спозналась Ягна с живущей за озером черной ведьмой Изборицей. Сама она, как и в отрочестве, вздыхала по Княжичу, а тот заглядывался на ее молочную сестру – свою сводную.

Марья любила лето и пронизанный солнцем лес, но то, как засыпал мир осенью, завораживало сильнее. Особенно волновал ее тот день, когда выпадал первый снег. Было в нем что-то тревожное, волнующее – тайное. Именно тогда вошла она в девичий возраст и узнала от отца, какая необычная судьба ей уготована.

Еще в начале своей тринадцатой весны заметила Марья, что тело ее стало меняться. Она вытянулась в рост, округлилась. Под рубашкой припухли два бугорка, а там, где только что все было гладко, появились темные волоски. Девочки-ровесницы шепотом обсуждали то, что с ними происходит. Те, кто постарше, рассказывали про «женское», добавляя тем же шепотом, что это значит: могут родиться дети. А откуда берутся эти самые дети, редко кто не знал: семьи были большими, спали все в одной горнице. Да и за скотиной наблюдали со жгучим любопытством.

Это новое знание будоражило и заставляло совсем иначе смотреть на парней-сверстников и тех, кто постарше. В их краях выходили замуж рано. Едва появлялась в косе цветная лента, долго не ждали, надевали невестину поневу и сговаривали.