Когда я соглашаюсь, он сам надевает на мою руку кольцо, а потом осторожно целует мои пальцы и смотрит так серьезно, словно все это – по-настоящему. Я чувствую, как в лицо бросается краска, и на губах светлости появляется улыбка.

– Что вы! Нет, Ольга Николаевна, не смотрите на ценник. Давайте будем считать, что это вместо того пистолета, сгоревшего в усадьбе.

17. Глава 6.2

– Олька, это ужасно, – жалуется Славик в телефонную трубку. – Еще чуть-чуть, и я стану приказчиком, как оте… как Реметов! Быстрей бы все разрешилось!

После того, как я перебралась на квартиру, мы с братом снова созваниваемся через Главпочтамт: обмениваемся телеграммами, договариваясь о времени, а потом уже приходим разговаривать. Тема одна – переезд.

Он у нас отложился по самой нелепой причине – Марфуша хочет приехать в Бирск со своей козой. Той самой, которая была у нас в Горячем Ключе.

Сначала ее прислали в Петербург со знакомыми Елисея Ивановича, а теперь Славик бегает, пытаясь организовать доставку козы в Уфимскую губернию. И неизвестно, что проще – отправлять ее на перекладных или давать на лапу проводникам, чтобы пустили в поезд.

В дело перевозки я не лезу, чтобы не мешать брату приобретать опыт решения нестандартных задач. Моя забота – это жилье, потому что квартира на втором этаже как-то не очень подходит для содержания коз. Я даже у хозяек светлости спрашивала, нельзя ли им доплатить, но они категорически отказались. Если с висельником, говорят, они еще смирились, то козы – только по Достоевскому! То есть сначала Евдокию Ильиничну с Ларисой придется убить.

Так что я снова бегаю по городу и ищу съемный дом. Ситуация на рынке жилья усложняется тем, что скоро начнется учебный год, и свободного жилья станет еще меньше. Пару домов удается присмотреть, но ситуация осложняется тем, что кроме козы в нем будут жить еще как минимум Славик с Марфушей, а возможно и я, так что нужен комфорт. Нужно расширять круг поисков, и я начинаю присматриваться к пригородам и ближайшим деревням.

Вот и сейчас, пообщавшись со Славиком, я иду к Степанову, чтобы предупредить, что собираюсь ехать по объявлению в какую-то деревню Пономаревку и могу задержаться. Так что не мог бы он встретить моего антиимперского репетитора и попросить чуть-чуть подождать? Вообще, я должна успеть, но мало ли как оно обернется. Но как же неудобно без сотовых телефонов!

Светлость оказывается не один. На веранде у него посетитель: высокий старик с длинными редкими волосами, запавшими серыми глазами и всклокоченной бородой, одетый в грязную рубаху и мешковатые штаны. Открываю дверь и ловлю обрывок фразы:

– …нет, это исключено. Подобному человеку нечего делать в больнице. Устраивайте его, где хотите, но с людьми он работать не будет, – светлость оборачивается на звук, – Ольга Николаевна! Нет-нет, не уходите, подождите. Григорий Ефимович, одну секунду.

Степанов выходит ко мне, разводит руками: мол, видите же.

– Это Распутин? – спрашиваю я. – А что это он явился?

– Пришел просить за медбрата, которого выгнали из больницы за подмену лекарств. У него, видите ли, родители из той же деревни. Отправили его к главврачу, а тот уже на меня сослался.

Светлость взъерошен от этой встречи, смотрит с раздражением. Уверена, он прекрасно помнит про просьбу императора, но явно не собирается восстанавливать на работе воров. Не представляю, как он будет «втираться в доверие» опальному старцу, с таким-то началом! Впрочем, светлость еще при мне предупреждал императора, что подобные предложения вообще не к нему.