Но светлости везет: во-первых, Лариса все-таки решает разобраться, а, во-вторых, узел от веревки в ходе борьбы оказывается спереди, а так удушение происходит медленнее. Его успевают снять живым.

Вопросов к этой версии слишком много, но я надеюсь разобраться по ходу дела. Попробую выяснить, чем занимался Степанов в Бирске, схожу к той самой соседке, возможно, даже загляну в полицию. Главное, чтобы меня там не послали, как в больнице. Но все это завтра, а сейчас нужно добраться наконец-то до гостиницы и лечь спать – подъем у меня запланирован на четыре утра.

11. Глава 4.1

В полпятого утра я уже в Бирском больничном городке: обхожу все здания по очереди и смотрю, в каких окнах горит свет. Расчет на то, что Степанов, как обычно, проснется из-за боли в ногах, потому что с чего бы ей исчезать из-за попытки его задушить. Конечно, он может спать под действием лекарств или в принципе лежать без сознания, но вдруг нет?

У нас тут три здания разных годов постройки: зеленое деревянное, откуда меня вчера выставили, и два отдельно стоящих кирпичных. Плюс морг, но туда нам пока, я надеюсь, не надо. Заглядываю в окна, сначала на первых этажах, и любуюсь на дежурных медсестер.

С окнами на втором этаже сложнее. Лезть туда опасно, можно свалиться. Лететь со второго этажа невысоко, а на случай, если я что-то сломаю, у нас тут как раз больница, однако идиотизм этого предприятия как-то зашкаливает. Хочу вернуться в гостиницу, но соблазняюсь приоткрытым окном как раз около козырька. Можно залезть, и, оказавшись на втором этаже, спокойно там все посмотреть. Я бы и через первый этаж прошла, но дверь, конечно, закрыта и открытых окон тоже не наблюдается.

Планировка, конечно, ужасно удобная для всяких злоумышленников. Залезаю на подоконник и мрачно думаю, что расчет, наверно, на то, что никто все равно не полезет в окно: гораздо проще тут все поджечь.

Подтянувшись, перебираюсь на козырек. Наклонный, зараза! Хватаюсь за шершавые доски, восстанавливаю равновесие, и, осторожно ступая, подбираюсь к открытому окну. Хватаюсь за подоконник, чтобы заглянуть, но слышу скрип сзади – это открывается другое окно, темное, мимо которого я прошла, заглянув мельком и подумав, что палата пустая. А сейчас там зажегся свет.

– Ольга Николаевна! – шепот Степанова, и вскоре я уже хватаюсь за его руки и забираюсь через подоконник в палату. – Господи, я же мог застрелить вас!.. Ну зачем лезли?

Пожалуй, это даже смешно, потому что вместе с «зачем лезли» светлость меня обнимает, и это звучит выдохом в волосы. Я слышу улыбку в знакомом, немного охрипшем голосе, и от этого накрывает облегчением и теплом. Живой!

– Не вздумайте решить, что я вам не рад. Очень рад и ужасно соскучился, – тихо добавляет светлость. – Я это к тому, что лучше заходить через дверь,

– Да я с удовольствием, но кто бы меня пустил!

Под моими пальцами больничная пижама. Руки светлости у меня на плечах, но я не обнимаю его в ответ, а тянусь к вороту пижамы, прикасаюсь к шее. Ощупываю теплую кожу, нахожу ссадину от петли, уже подсохшую, с отеком по краям. Странгуляционная борозда. Светлость замечает мой интерес, чуть откидывает голову назад, чтобы удобнее было смотреть.

И последние несколько секунд, пока пальцы Степанова скользят по моей спине до того, как он отпустит и отстранится, я борюсь с ужасным некрофильским желанием коснуться губами этой ссадины у него на шее.

– Полторы недели, Михаил Александрович, – говорю я, пока он закрывает окно и убирает пистолет с подоконника в тумбочку. – Даже не месяц. Как вас так угораздило?