– Ой, хоть бы не умер! – всплескивает руками Евдокия, напоминая этим Марфушу. – Кому ж мы сдадим после висельника?

Меня так и тянет спросить, облегчит ли ситуацию криминал. Потому что я, конечно, не верю, что светлость мог полезть в петлю сам. Зачем? Устроить подарок неравнодушным народовольцам?

Но вместо вопросов я твердо говорю: обойдется. Обязательно обойдется, с ним и не такое случалось. Чего только стоит история с мышьяком! Но рассказывать мы ее, конечно, не будем.

– Евдокия Ильинична, а кто нашел светлость… Степанова? Вы?

– Я, – роняет Лариса, опуская глаза. – Оленька, это ужас!

Несчастье со светлостью, рассказывает она, произошло где-то в полшестого утра. Евдокия спокойно спала, а вот Лариса лежала с открытыми глазами едва ли не с пяти. За эти дни она привыкла спать под тихие шаги Степанова на другой половине дома, но в этот раз его отчего-то потянуло на веранду – по крайней мере, шум доносился оттуда. Потом неугомонный постоялец заглянул к ним, и, судя по звукам, взял что-то из книжного шкафа. Книги у них всегда в распоряжении квартирантов, но не в пять же утра!

Потом все стихло, Лариса начала засыпать. Но дрему прервал громкий звук – на другой половине дома что-то упало. Да сколько же можно! Женщина встала с кровати, подошла к двери в квартирантскую половину и громко закрыла щеколду, рассчитывая, что светлость поймет намек. Но не успела она вернуться в постель, как звуки вернулись. Теперь это были короткие, слабые удары. Лариса подумала, что постояльцу плохо, решила проверить.

– Захожу: висит, болезный, только ноги скребутся!

Женщина завопила от ужаса, разбудив сестру, бросилась на кухню за ножом. Вдвоем с Евдокией они перерезали веревку, и Лариса побежала за помощью. Потом появились врачи и полиция.

Степанова забрали в больницу, дом обыскали, оставив все в ужасном беспорядке, а полиция еще полдня допрашивала их с сестрой.

– Михаил Александрович так и был без сознания? – спрашиваю я. – Все время?

Мне бы хоть так оценить, насколько все плохо. Ну, раз официально пока не узнать.

Лариса неуверенно отвечает, что вроде бы светлость ненадолго приходил в себя и даже что-то говорил. Это было после того, как врачи принесли кислород в подушках, но до того, как Степанова забрали в больницу. Что именно пытался сказать светлость, Лариса не поняла. Во-первых, было далеко, во-вторых, он и дышал-то с трудом. Рядом со светлостью в это время был следователь, правда, особо радостным он не выглядел.

И я его понимаю!

10. Глваа 3.2

Мне показывают комнату: кровать, шкаф, письменный стол, два стула и крючки в стене. На одном из них и нашли светлость, он висел лишь чуть выше плинтуса.

Осматриваюсь. Комната не то чтобы неухоженная, просто как будто в процессе ремонта: обои наклеены только на три стены, с четвертой ободраны, на потолке нет люстры, только лампочка, плинтусы установлены не везде, а в углу что-то похожее на разобранный шкаф. Евдокия Ильинична говорит, что предыдущий жилец собирался повесить его на те самые крючки, но съехал, а Степанов тоже пока не стал возиться с ремонтом.

По-моему, это что-то из серии «непрочитанные книги умеют мстить, и особенно хорошо это удается Уголовному Кодексу и инструкции к бензопиле», только про шкафы.

– Вот тут он висел, – показывает Евдокия. – На крючке. Рядом лежал стул, и здесь, у порога, валялся Толстой.

– В каком смысле?

Что-то я к вечеру стала плохо соображать, видимо, недосып сказался. Конечно же, Лев Николаевич валялся не лично! На полу лежала книга «Война и мир», подарочное издание, все тома под одной обложкой. Именно ее светлость взял в шкафу.