Обогнув очередной утес, голова колонны втянулась в открытые ворота со столбами-идолами. Дорогу пересекала мелкая горная речушка. Мост давно развалился, да он и не был нужен – в самом глубоком месте вода не достала бы гракхе и до брюха. Улим, обогнав шамана, как и положено, первым достиг каменистого бережка. Погрузив морду в прохладную воду, гракха стала шумно лакать, отфыркиваясь и дрожа от нетерпения. По обоим берегам реки торчали из земли идолы народа хэкку. Зверолицые, рогатые и птицеголовые истуканы свирепо таращились на путников горелыми дырами глаз. Подтягивающиеся воины заезжали в речку, и, не сходя с седел, умывались и пили с ладоней. Вместе с ними утоляло жажду ездовое зверье: звеня удилами, шумно хлебали гракхи, птицы клекотали и, запрокидывали головы, глотая студеную воду.

Дождавшись пока его ездовая напьется, улим тронул поводья и неспешным шагом переправился на другой берег.

В раскинувшейся перед ним долине, среди шумящих на ветру сосен, стоял шаманский городок.

По утоптанной земле священной рощи улим медленно приближался к высокому земляному валу, увенчанному частоколом и сторожевыми вышками. За частоколом виднелись острые двухярусные крыши монастырских дунганов, из которых торчали многочисленные шесты с флагами из птичьих перьев, пучками лент, пушистыми хвостами и разнообразными черепами.

Пустив своего медведя в галоп, шаман-посланник с топотом умчался к городским воротам, торопясь известить о прибытии гостей. Ворота открылись ему навстречу, а из-за стен города вдруг вспорхнула стая черных птиц. Всевозможных размеров, клекоча и хлопая крыльями, они взмыли в воздух, и расселись всюду: на крышах, на башнях на частоколе и на соснах. Сидели и глядели на приближающееся войско. Одни размером с ворону, другие с крупную собаку. Конечно, это не были птицы – если присмотреться из птичьего, у них только длинные носы похожие на клювы и крылья, в остальном же это скорее маленькие человечки со злобными лицами, ручками и ножками, снабженными изогнутыми острыми когтями. Из одежды на них имелись лишь квадратные шапочки, а те, что покрупней, держали в ручонках посохи с кольцами.

«Ангу – небесные собаки, демоны гор. И эти здесь… – с нарастающей неприязнью думал Усинака, остановив гракху у моста, переброшенного через ров с водой, – что же затеял, старый колдун?» Отряд постепенно собирался за его спиной, улим ждал, и, щурясь на закат, рассматривал городок.

Звенели кузнечики, тянули свою песнь из заросшего ряской рва лягушки, по-птичьи перекликались ангу. В проеме ворот появился все тот же посланник, и, не произнося ни слова, приглашающе махнул рукой.