Катастрофа всегда караулит нас изнутри,
если мы из любви делаем сцену горя.
[Пытаешься говорить]
– 2
Так вот: так я тебя не люблю,
и не вижу, и не рисую.
Не придумываю, чего нет —
иначе к настоящему тоже ослепну.
Не совершаю движений губами:
ни лю
ни бля
ни блю —
прижимаюсь молча к мокрому поцелую.
Так выходит честней
горячий любовный слепок.
– 4
Ни по,
ни цел,
ни ова —
губами не повторять.
Повторять бы лица овал:
просто линии вместо шрамов.
Чтоб горячий слепок сам себя создавал,
во вселенной застыв,
как в своей
естественной
раме.
[Страдай же]
Страдай же, страдай, если чувствуешь в этом важное.
До небес и обратно. До помутнений разума.
Все мы – отважная хрупкость, надрыв бумажного.
Кто мы такие страданиям в нас приказывать
терпеть, проявляться вполсилы и слезы сдерживать?
Страдай же, страдай, если чувствуешь, как нахлынуло.
Собою порезавшись, выплакать к чёрту прежнего,
чтоб новым лечь на бумагу – простым, как линия.
Страдай же, страдай. В себе принимай участие.
Себя утешай до победного облегчения.
Все мы бываем несчастны, чтоб стало счастливо.
Чтобы ответить себе, наконец, зачем это.
[Переписали ноты]
Ей кажется, будто в ней переписали ноты —
как будто у старого шлягера вышел кавер.
И как-то совсем по-иному звучит суббота, весенне запевшая
в городе сквозняками.
Скрипичный ключ улиц (чтоб в них заплутал приезжий)
на снежной январской странице иначе вписан.
И ей даже нравится: слух ничего не режет. И кажется:
не за горами успех релиза.
Бывает же, из-под остывшего ледяного пространства, из клетки
грудной, где жило молчание – проклюнулось что-то живое
и стало новым. И, обретя очертания, зазвучало.
Как будто в ней переписали зачем-то ноты. И старый мотив
поритмичней стал и полегче.
А так-то суббота такая, как все субботы.
Но только вот ноты, слегка изменившись, лечат.
[В горе и в радости]
В горе и в радости не ведают, что творят.
Потому-то в них каждый – настоящ и неповторим.
Говорят, другие – тихий омут, потёмки, ад.
Не поймёшь, пока не решишься заговорить.
Я соз —
везди —
есть – с тем, кто принял меня всего.
Ты соз —
везди —
есть – со мной, кто тебя не судит
в горе и в радости:
Я люблю тебя.
Ошибаешься – ничего.
Люди:
в горе и в радости,
в горе и в ра —
достигая пика, мы не ведаем, что творим.
Говорят, другие – конец одиночеству, смысл, рай.
Никогда не известно, пока не решишься заговорить.
[Побеждает жизнь]
Можно кинуться в омут, веру, запой, любовь,
так мы все укрощаем свой первобытный страх.
В каждом отблеске осени виден какой-то бог,
каждый грешник осенний сгорает в её кострах.
Но об этом – потом. Все пройдут свои миражи.
Все уверуют и разуверятся, и поймут,
что всегда, от начала времён, побеждает жизнь,
потому что умеет рассеять любую тьму.
Глядя в этот костёр, что до неба теперь остёр,
где любое пылает, поскольку пылает всё,
вспомни жизнь, что однажды бог над тобой простёр —
только память о жизни одна тебя и спасёт.
[Переболь-1]
То ли нежность, то ли нежить, то ли бог
подползли тихонько мне под левый бок.
С ними я ли говорю или с собой,
чтобы чувствовать взаимную любовь?
Ноль без палочки на кухонных часах,
слышен тихий стук в груди – ты сам, ты сам.
Только хочется ко лбу прижаться лбом:
перемножить осторожно переболь.
Я лечу других во сне, когда лечу
за штурвалом, из шести привычных чувств
подтыкая всем заботливо под бок
от боязни турбулентной переболь.