У нас тут тоже все спят:
вот ограда, а вот цветы,
вот случайного неба висящий над всем клочок.
Тёплых снов весенних, любимая, спи и ты,
время здесь не течёт,
но
какие-то сдвиги мыслей, любви и плит,
одеяла твоей земли
намекают, что ты как была во мне, так и есть —
где-то здесь.
У нас тут тоже все спят:
тишина с головы до пят
обнимает нас вместо прежних любимых рук.
Ты всё спишь, любимая? Всё ещё? Спи опять,
как и все вокруг.
Я так рада была сегодня поговорить:
вот ограда, цветы, и неба висит клочок —
и неважно, о чем, даже если и ни о чем.
Но хотя бы удостовериться: ты внутри.
[Хрупкие]
Такая жара: чуть ускорился – сердце рухнуло,
остановилось как будто бы,
будто бы,
будто…
И
мы в этом солнце такие стеклянно-хрупкие.
Внутри, как в стакане, взболтано море мутное.
Я тебе в трубку пытаюсь немного рваными:
осколки, осколки… Но море края огладило.
Такие мы глупые в солнечных этих ваннах.
Мы.
Хватаемся за слова. Как за перекладину.
Чтоб вынырнуть: «слышишь? Алло? Как дела…
…блю тебя».
Сердечный прибой вымывает из речи смелое.
Искренние, но хрупкие, просто люди мы.
Правдивей всего признания неумелые.
Сердечный прибой, оглушив, вымывает чёткое:
«Слышишь меня? Алло? Я тебя…»
Мы хрупкие.
И думаем: что я несу? Может быть, я чокнутый
в любви признаваться?
Но сердце уже-то рухнуло.
[Словно камешки в воду]
Он кидает камешек в воду. Круги всё те же,
что от прочих камушков, брошенных в воду прежде.
Всё, что между людьми, всегда так похоже: нежность,
страх открыться, любовь, неоправданные надежды.
Он кидает и думает: могут ли различаться
по какому-то признаку линии и овалы?
Как и всё, что с людьми происходит: обиды, счастье,
боль утрат или память о том, как поцеловались?
Вроде всё одинаково, те же круги. Всё то же
между всеми людьми: смех, раздоры, тепло объятий.
Словно камешки в воду кидаешь – так всё похоже.
Но порой всё равно так хочется покидать их.
[Прочерки]
Как ты пишешь меня, словно слышишь меня вполголоса,
словно в каждой второй строке сообщений полосы —
белая пустота, невозможность, прочерки.
Перебои в машинном почерке.
Как ты слышишь меня, словно пишешь не то, что слушаешь,
словно мы не открыли сердец, не менялись душами.
Словно всё, что мною так точно тебе рассказано —
размазанное и бессвязное.
Как ты пишешь меня, словно слышишь меня вполголоса,
белая пустота, невозможность, прочерки.
Как ты слышишь меня, словно пишешь не то, что слушаешь.
Словно всё, что мною так точно тебе рассказано —
—
—
—
—
[Фенечки]
Я бы выбросила все фенечки-узелки, кислый запах
от фотокарточек, чеки, жизнь – всё, что связано было
с тобой, я сняла с руки,
стёрла с левой щеки,
всё, что связано, порвала – больше не сложить.
Так выходят в жару, колыхаются на ветру
майка, сердце под майкой;
слюна закипает в злость.
Так любовь не прощают, оплакав холодный труп
того, что в ней не сбылось.
Я бы выбросила все фенечки-узелки,
в кислом привкусе нижней губы различая боль.
Отвязала бы ру́ки от памяти, и руки́
не связала бы
больше
ничем
никогда
с тобой.
Я бы выбросила все фенечки-узелки,
в кислом привкусе нижней губы различая боль,
надавив на неё сознательно языком.
Отвязала бы руки от памяти, чтоб ни зги
от себя больше не пытаться искать ни в ком.
Чтобы встретиться
наконец-то
с самой
собой.
[Пытаешься говорить]
1 —
Пытаешься говорить из любви:
только очерчиваешь профиль,
только пытаешься добавить ему деталей —
и любовь моментально приобретает вид
события, приравненного к катастрофе.
А широкий сюжет сужается, став банальным.
3 —
Пытаешься говорить (нас так тянет поговорить):
искажаются твои контуры, почти стирают тебя повторы.