***

В Доме Духов царила ночь. Плотную тьму едва рассеивали мелкие грушевидные огоньки, которые как поплавки дрожали в двух саженях над полом, устеленном шкурами. Свет выхватывал очертания каменных деревьев, кустов, цветов и чуждых и жутких тварей, словно бы выраставших из стен. Свод потолка терялся в вышине, его полностью скрывала чернильная темнота.

На шкурах сидели пятеро мужчин. Трое из кочевого поселения народа хуани-са и двое пришлые, из городища народа нота-са. Главный шаман Хо-ёта-си сидел, скинув шкуру, демонстрируя гостям не только обережные татуировки, но и высшую степень недоверия. Сидящий по центру седовласый жрец вёл себя сдержаннее, но смотрел на приезжих без привета. Чаще даже не смотрел, а прятал взор под оплывшими веками. С показной доброжелательностью глядел только молодой шаман, не успевший застать кровопролитных боёв с нота-са, из-за которых хуани-са два с половиной века назад пришлось уйти с родных земель и стать кочевниками.

Гостей приём не смутил, и вели они себя куда приветливее. В их небрежной вежливости чудилась снисходительность победителей.

– Вы опоздали к встрече жрецов, И-тро-х, – молодой жрец, высокий черноволосый красавец с открытым лицом и большими серыми глазами, слегка склонил голову, будто показывая, что он не осуждает и даже понимает, – и мне поручили передать вам…

– Духи меня ещё не покинули, – И-тро-х гордо вздёрнул подбородок. – Я знаю о повелении Господ.

– Я небрежен в словах, – гость покаянно развёл руки. – Мне велено узнать, что собирается делать хуани-са.

– И всё, что придумали верховные, это прислать щенка от народа, который уже замарал себя бесчестностью и предательством? – Хо-ёта-си показал в ухмылке крепкие белые зубы.

– Хочешь требовать честности?

Взгляды всех мгновенно обратились ко второму гостю. На фоне своего спутника он выглядел тщедушно и даже болезненно. Худой и сутулый, он сидел, сгорбившись и опёршись острыми локтями на тощие бёдра. Желтоватый свет окрашивал бледное лицо в серо-восковой цвет и тенями ложился в носогубных складках и крыльях выдающегося острого носа. Общее впечатление болезненности усиливали слипшиеся, как после долгого лежания, чёрные патлы волос, едва касавшиеся плеч, и тёмные, как сама бездна, лихорадочно горящие глаза. Пугающе огромные глаза. В них мелькало что-то сумасшедшее, как у человека, мечущегося в бреду.

Он сильно выделялся не только на фоне мускулистых хуани-са с раскосыми глазами, но и на фоне своего спутника. Его внешность была чужда, казалось, не только Хоётору, но и всему миру. Даже одевался он не так, как присутствующие. Во всём чёрном, без единого обережного узора или хоть какого-то амулета. Ни по лицу, ни по кистям рук не тянулись линии татуировок. Меньше всего гость походил на хоёторского шамана.

– Честности у тебя столько же, сколько и удачи, – с намёком прошептал черноглазый гость и растянул по-змеиному тонкие губы в улыбке.

Ноздри Хо-ёта-си хищно встрепенулись, зубы заскрежетали. Но обида не была высказана напрямую, и он промолчал.

– Ли-риан-сѝ, – молодой жрец почтительно склонил голову перед своим спутником, – не стоит затевать ссору.

– Разве не Хо-ёта-си положил начало? – шаман издевательски изогнул длинные брови.

– Оставим былое ради общего, – И-тро-х строго посмотрел на Хо-ёта-си и вновь перевёл взгляд на гостей. – Проклятое дитя должно родиться через ночь?

– Да, – молодой жрец согласно склонил голову, – Господа сказали так. Дочь, из-за которой порядок Хоётора изменится, родится через ночь. Никто не может препятствовать её рождению, но Господа оставили отметку. Она родится с изображением цветка на лице.