Он улыбнулся. Эти мысли успокаивали голос. Боль в висках почти утихла. Утихла настолько, чтобы он смог почувствовать, откуда идут колебания силы.

Шагнул мимо столика к двери и схватился за ручку. Боль тут же усилилась, став почти невыносимой. Длинный тёмный коридор — в три прыжка. Комната прислуги — не заперта. Как глупо.

Он ворвался в комнатушку и в мгновение оказался рядом с человеком, ссутулившимся за столом. Человек разглядывал тени, проплывавшие в хрустальном шаре. С этим легче. За горло и подбородок в сторону. Вот так.

Мужчина осел на пол.

***

— Кто здесь? — Велена уже сжимала в руках нож.

Норен вскинулся в кресле.

— Я, патрииана. Вспомнили?

Секунду Велена смотрела на гладиатора с недоумением.

— Да, — сказала она наконец, — всё спокойно?

— Ночь тиха и безмятежна, — Норен непроизвольно потёр висок. — Если все ваши ночи таковы, я умру от скуки.

***

В доме патрицианы Хейд кроме Норена жило шестеро рабов — весьма немного, по представлениям того сословия, к которому она принадлежала. Помимо тех двух, что Норен видел ночью у дверей, были ещё прислужница Шиана, раб нубиец-садовник — высокий, сухощавый, темнокожий. С чёрными курчавыми волосами. Немолодая женщина с золотистыми волосами, подвязанными тряпицей, следившая за порядком и готовившая еду. Родом она была из Дакии, в которой воевала и сама Велена Хейд. Кроме того были конюхи и личный слуга.

Норен не преминул отметить, что хотя Хейд и относился к рабам, как к элементам интерьера, каждый из них всё же имел свою комнату на втором этаже особняка.

Велена Хейд ложилась поздно. Она часто допоздна задерживалась в императорском дворце или на виллах своих подруг. Но и вставала всегда с рассветом — чтобы успеть совершить туалет и отправиться на службу. Велена Хейд командовала гвардией императора.

Утром раб приносил ей лохань с водой, из которой та несколько раз плескала себе в лицо. У Велены, в отличие от большинства римлян, была и собственная купальня, однако вода в ней нагревалась только по вечерам.

После умывания приходил цирюльник — это удовольствие было Велене не по карману, но она терпеть не могла ожидать своей очереди в публичных цирюльнях, а укладывать волосы раскалёнными щипцами привыкла каждый день.

Норен всё это время находился рядом с ней и наблюдал, как госпожа восседает на высоком стуле, обложенном подушками, а цирюльник трудится над её красотой.

Велена вообще не отпускала от себя Норена ни на шаг. Норен тем более удивлялся этой странной привычке, что госпожа практически ничего от него не требовала. Только когда они выходили в город, оглядывалась то и дело, как будто проверяла — не сбежал ли раб.

Норен знал, что сбежать — его долг. И теперь, когда руки его были свободны, а за голенищем даже скрывался нож, возможностей для этого было больше, чем когда-либо ещё в последние пять лет. Но в первый же вечер Хейд взяла с него слово, что тот не покинет её, пока вопрос с убийством не будет решён, и Норен не смел это слово нарушать. Ещё более неловко он чувствовал себя от того, что понимал — убийца именно он. Самая главная угроза находилась у патрицианы под боком, а та беспечно подпускала её к себе. И хотя одного шпиона в доме Велены он уже нашёл и убил, магия, которая действовала на него в ту ночь, пугала его. Он боялся, что в другой раз уже не сможет с ней справиться.

Некоторые из декоративных процедур не обходили стороной и Норена. Борода у крылатых не росла, зато Велена настаивала на уходе за волосами, которые, как показалось Норэну, вызывали у неё нездоровый интерес.