Поднимается и идет в сторону своей комнаты.

– Стой, – дергаюсь к нему, хватаю за ремень. Костяшками пальцев касаюсь, пусть и через рубашку, его тела. Как всю жизнь вздрагивала от таких касаний, так и сейчас ничего не меняется. – Я сделаю, что ты хочешь. – С обидой смотрю в глаза, хотя бы ради нашего прошлого, там было и хорошее, он мог бы вести себя не как конченый придурок, опускаюсь перед ним на колени.

Ненавижу…

– Уже не надо. – Спокойно отвечает, убирает руки от меня. Смотрит свысока. – Я перехотел.

– Я с ними не общаюсь уже несколько лет, для них я потеряла память и никого не помню.

– Охренеть… Ты саму себя превзошла во вранье. Я должен тебе верить после этого? – Я опускаю глаза. Не знаю, что сказать еще. – Это проверка была. Ты ее не прошла. Ни по одному из пунктов. Я не верю тебе. Мне надо, чтобы ты правду говорила и делала, как я говорю. Если я говорю на колени, значит, это должно быть на колени, а не как-то по-другому. Но ты снова делаешь так, как хочется тебе. Еще и багаж вранья очередного мне притянула. Мне этот гемор не нужен.

– Я не думала…

– Ты не думала… – перебивает меня. – Это ключевое. И дальше не думай, тупо делай то, что тебе говорят, и не делай, если не говорят.

– Я не обманываю сейчас. Я не знаю, кто мне это шлет и что они хотят. Ты же видел сегодня. Ты понимаешь, что у меня ребенок маленький? Я не могу ей рисковать.

– А взрослым ты можешь рисковать? Он сам как-нибудь выкарабкается, да?

– Нет, нельзя.

– Так, а чего ты тогда так делаешь?!

– Сейчас не делаю. Рома, пожалуйста, не выгоняй нас. Я не знаю, кто это и что хотят от меня. Помоги.

Сжимаю зубы. Больно себе делаю, чтобы заглушить обиду внутри. Мне тоже хочется ему высказать многое, но я не имею право. У меня один шанс из ста, что он не выгонит меня. И, возможно, только из-за дочки, я тут.

– У тебя не будет шанса на ошибку. Я предупредил. Вылетишь отсюда. Причем, одна. Дочку я тебе не дам подставить.

Он знает, что ли? Это поэтому он так себя ведет? Или дочку, это мою дочку? Я не понимаю, догадался или нет.

Обида окружает и давит грузом расплакаться и тоже сказать, что накопилось, но я молчу. Сдерживаюсь. Не спорю.

– Иди спать. – Кивает в сторону моей комнаты. – И я ни в одном своем слове не шутил.

– Спасибо, Рома.

– Там у двери сумка с вашими вещами.

Я молча киваю, забираю ее и возвращаюсь к себе.

За мной гаснет свет. Шаги наверх.

Как уснуть после такого. Он изменился. Очень изменился.

А может я просто не знала его другим? Так любила свою любовь к нему, что и не думала, что у него в душе. Все как-то поверхностно было. Все об одном и сводилось к постели. Как дорвались тогда друг до друга, а увидеть друг в друге смогли только худшее.

И он, и я.

Переодеваюсь в сорочку на бретелях. Залажу к Маше под одеяло.

И тону в ее аромате. Точнее не в ее, а в Ромином, которым напитана та самая футболка, в которой спит дочка.

Это невозможно.

Я в полумраке нахожу Машину пижаму с ромашками и спящую переодеваю.

Завтра верну ему эту футболку. А пока убираю ее подальше. Что не пахла и не волновала.

Маша даже не проснулась, развались звездой на двуспальной постели и спит без забот и хлопот.

В доме напротив выключается гирлянда, весь мир засыпает. Еще пара таких его выходок и я сбегу. Не знаю, в полицию пойду…

Вытираю руками слезы.

И что они сделают? Никто ничего делать не будет. Потому что никому не важны мои страхи за себя и за дочь, кроме меня самой. Или терпеть дальше?

Я поправляю на дочке одеяло и закрываю глаза. Надо спать.

На утро нахожу у Ромы пачку вскрытой овсянки. Больше ничего.