– Вот так, Андрей Константинович, – приговариваю я, когда он заваливается на декоративные подушки. – Ножки сейчас закинем, и баиньки. А утром будет лучше.

Я хочу поднять его ноги и даже начинаю наклоняться, но мужчина хлопает ладонью по мягкой сидушке и говорит:

– Посиди со мной.

Я не хочу. Не могу. Не должна. Но Андрей берёт меня за руку и тянет к себе.

– Пожалуйста, Лер. Посиди со мной.

Неловко приземляюсь рядом с мужчиной и тороплюсь отодвинуться от его тела, пышущего жаром. Для верности даже пропихиваю между нами крохотную диванную подушку, и это вызывает усмешку на лице Хмурских.

– Не нравлюсь тебе? – спрашивает он. Я ничего не отвечаю, лишь покрываюсь густым румянцем, едва сдерживаясь, чтобы не вывалить ему в лицо, что о нём думаю. – Да я себе тоже не нравлюсь, Лер. Не бойся, не трону тебя.

Он откидывается на мягкую спинку, расслабленно прикрывает глаза, и я жду, что он сейчас снова вырубиться. Но спать он не собирается.

– Как ты тут оказалась? – неожиданно спрашивает Андрей.

– Я тут живу. У Леры, – напоминаю я. – Мы с ней дружим. Я работаю в вашем кафе.

Он хмурится. Между густых бровей пролегает глубокая складка. Хмурских шевелит губами, словно пытается вспомнить, как правильно произносятся слова. Со стороны это выглядит даже мило, но, напротив, напрягаюсь. К чему такие вопросы?!

– Не так, – наконец выдыхает он. – Тут ты что делаешь?

– Тут – это где? – уточняю я.

Он долго думает и изрекает:

– Такая красивая… Побудь со мной, Лер. Пожалуйста… Так плохо…

Каждое последующее слово всё больше напоминает бормотание, а я снова и снова проигрываю в разных тональностях одну и ту же фразу. Такая красивая. Это он про меня?

Год назад многое бы отдала, чтобы услышать от него нечто подобное, но теперь я абсолютно другой человек.

Я больше не та девочка, что тайком наблюдала за встречами отца с конкурентом, с которым он заключил перемирие, когда мне исполнилось шестнадцать. Совсем не та, кто влюбилась когда-то в Андрея Хмурских, красивого, ухоженного и недостижимого. Совершенно не та, кто грезила по ночам, что папа имеет в виду именно Андрея, когда говорит о моём замужестве.

Я была глупой и наивной, а он меня даже никогда не замечал. Равнодушно скользил взглядом по интерьерам отцовского дома и ни разу не взглянул на меня.

А потом я выросла, прокралась в его кабинет и одна недостижимая мечта с треском разлетелась на миллионы частиц, как и вся моя жизнь.

Больше я не мечтаю. Избегаю любых намёков на отношения. Ненавижу его – теперь по-настоящему. Не так, как ненавидела из-за того, что Андрей, в которого я тайно была влюблена, никогда бы не взглянул на меня.

Смотрю на свою руку, зажатую в его пальцах, и пытаюсь вырвать её. Но Хмурских сжимает крепче, удерживая на месте. Подпирает меня своим плечом.

– Не уходи. Пожалуйста. – бормочет еле слышно.

От бессилия, переполняющих меня воспоминаний, всепоглощающей ненависти и всеобъемлющей боли слёзы торопливо сбегают по лицу. Ненавижу себя за эту слабость, за безвольность, за покорность. Ненавижу, прекрасно зная, как должна поступить. Но продолжаю сидеть рядом, кусая губы и разлагаясь изнутри от рвущих в клочья душу чувств.

Будит меня ужасная головная боль. Тусклый свет из окна едва обрисовывает обстановку, и я не сразу понимаю, где нахожусь. Мне жарко, а источник этого жара сопит мне на ухо. Мы лежим на том же диване, тесно прижавшись друг к другу, и рука Андрея Хмурских обхватывает моё тело.

Крепко зажмурившись, жду, когда немного утихнет волна паники, но её… нет. Какая нелепость! Думаю, анализирую, но не могу отыскать источника парализующего страха, хотя рядом со мной и лежит единственный мужчина, кто реально обидел меня.