Работать грузчиком, вообще―то, ума много иметь не надо, а вот выносливостью и здоровьем лучше запастись. Разные заказы бывают. Иногда нужно действительно поднять один двухместный диван на грузовом. А иногда случается, что лифта нет, а у подъезда лежат тридцать мешков с цементом. И как хочешь, но поднять должен. А отдыхаешь только когда бежишь по лестнице вниз за очередным пятидесятикилограммовым.

Тяжело. Тем, кто старше ― особенно. Вот так потаскаешь на себе один вечер, а потом два подряд глотаешь обезбол, потому что поясницу тянет так, что сдохнуть охота.

А платят всегда по―разному. Точнее, почти одинаково. Просто разницы, что именно ты грузишь ― мягких плюшевых мишек или стальные двери ― нет. Получишь то, что получишь. А бонусом ― отбитый палец или, скажем, позвоночную грыжу.

Но я не жалуюсь. Потому что эта работа ― мой единственный хлеб. Больничные счета, похороны, учеба сами себя не оплатят. Да и жить на что―то надо.

Как ни странно, погрузить требуется и правда только диван. Женщина забирает его с другой квартиры, потому что мебельный перепутал день доставки и в итоге ― так как она работала ― принимать товар пришлось сестре. Очень хотелось спросить, не проще ли было сестре приехать с ключами и принять диван по факту, но как понял время спустя, с маленьким ребенком это, вероятно, было не совсем удобно.

Несмотря на нашу радость, оказывается, что сестра заказчицы живет в пятиэтажке. Поэтому приходится пыхтеть и охреневать, спуская долбанный диван пешком. Пока тащим его с Дэном, ругаюсь, как сапожник, он же, интеллигент, читает по памяти Шекспира. Понятия не имею, откуда строчки, но по смыслу подозреваю, что из какой―то трагедии.

Пока грузим диван в газель, дважды чуть было его не роняем. На третий ― он всё―таки слегка касается земли. Не сильно и только ножкой. Обходимся, как говорится, малой кровью, но и на этом наши неприятности не то, чтобы кончаются. Тачка заводится только с десятого раза и буквально через пять минут мы встреваем в жуткую пробку.

А как проходит ваш день?

― Я бы слона сейчас съел, ― выдыхает Вавилов, откидываясь на спинку кресла.

Жрать охота, это правда. Я весь день не ел. Внутри никотиновый дым и литра три бутилированной. Ну и леденец ― Дэн подкинул. Сейчас бы бургеров или пиццы. И банки две пива. Жизнь бы сразу наладилась, а пробка уже не казалась бы такой изнурительной.

Через двадцать минут поток начинает понемногу рассасываться, и через десять Дэн уже паркуется в жилом дворе. Глушит газель и пока ищет, куда сунул листок с домофоном ― мат придурка ещё красноречивее диалогов Шекспира ― забираюсь в кузов. Всё время, пока снимаю крепления, блокирую любые мысли своего одноклеточного мозга. Потому что как только он начинает проявлять активность, перед глазами и в памяти моментально всплывает Гладкова.

Ее большие девственные глаза лишают долбанного покоя. И не потому, что я запал, нет. Просто в голове не укладывается, как после всего случившегося можно быть такой лицемерной сукой? Смотреть так, будто тебе жаль? Будто ты сочувствуешь и всё прочее? А больше всего знаете что бесит? Её поведение. Она ведёт себя так, будто и не чувствует за собой вины. Абсолютно. Никакой. И эта мысль без анестезии выламывает рёбра.

Я крышей еду, представляя, что буду постоянно её видеть, запах чувствовать, слышать. Она будто ядовитый дым, въедается под кожу, иначе как объяснить то, что я весь ею пропитан?

Даже сейчас, здесь, её звонкий смех трещит вибрациями в голове. Невыносимо.

― Нашёл, ― усмехается Дэн, ― под сиденье завалилась. Ну что, потащили?