Сам Хан, бледный как смерть, уронил голову и смотрел перед собой пустым взглядом, продолжая сжимать горлышко бутылки. На меня он не смотрел. Казалось, ему совершенно все безразлично. Даже если сейчас этот дом взорвется, он продолжит полулежать на полу с бутылкой в руке и смотреть в свою собственную преисподнюю пьяными осоловевшими глазами.

Я подошла еще ближе и с ужасом уставилась на жуткую букву «А». Она была огромной. Ее верх расположился между его ключицами, а концы буквы спускались к плоскому бугрящемуся мышцами животу. Если ничего не предпринять….она же загноится, будет заражение. Эту рану надо промыть и зашить…увековечить то, что он пытался на себе вырезать.

Я поискала глазами хотя бы что-то, чем можно прикрыть рану. Подбежала к одному из охранников.

– Здесь есть аптечка?

Он уставился на меня, как на умалишенную.

– Бинты, йод, спирт?

Отрицательно качнул головой.

– Так купи. Твой хозяин…ему нужна помощь. Давай найди аптеку и привези мне бинты, перекись водорода, вату, йод и медицинский спирт. А еще…активированный уголь и аспирин. И…иголку с нитками, ножницы. Запомнил?

Он кивнул, хотя взгляд мало что выражал.

– Быстро.

На удивление мой приказ бросились исполнять, а я вернулась к Хану и села напротив на диван, чуть вскрикнув от ужаса, когда увидела на маленьком столе окровавленный нож, которым он резал себя, выписывая на себе эту ужасную букву «А»…Ангаахай…Птичка. Это первая буква имени той женщины. На какое-то мгновение меня охватила жгучая зависть…Как сильно он ее любил…нет, даже не любил, а любит. Эта женщина для него не умерла, и он жуток в своей одержимости ею.

Возможно, моя жизнь и мое благополучие кроется в степени похожести с ней…наверное, только так я смогу выжить в этом доме.

Слуга вернулся так быстро, как это было возможно. И теперь оставалось самое сложное, я понятия не имела, как подойти к этому зверю и безнаказанно причинить ему боль, дезинфицируя его рану.  Я словно оказалась рядом с клеткой раненого тигра, и у меня было лишь два выхода. Первый – это пройти мимо и равнодушно ждать, пока он сам решит свою проблему, протрезвев, а второй – попытаться помочь….Та женщина, Ангаахай, она бы не оставила его вот так лежать, залитого кровью, пьяного и совершенно размазанного отчаянием и болью.

Я зажала в руке пакет с медикаментами и шагнула в сторону зверя. Страшно до звона в ушах, но надо, иначе эта жуткая рана не заживет.

Он меня не видел, как будто ослеп, и я, став на колени, склонилась над его раной. Как же все это жутко на самом деле. Никогда не сталкивалась с подобным безумием.

Налила на вату побольше перекиси и, когда склонилась над ним, меня вдруг сцапали за шкирку.

– Не лезь ко мне!

И вдруг увидел мое лицо, точнее, посмотрел в него, и морщины разгладились, брови поднялись вверх и глаза засияли радостью.

– Птичка! – прошептал и улыбнулся, и лицо зверя преобразилось, стало каким-то одухотворенным, ясным и по-мальчишески счастливым.

– Да… – тихо прошептала я, – твоя птичка, Тамерлан. Дай мне обработать рану.

– Я дам тебе все, что попросишь. Хочешь, я вырежу сердце и подарю тебе? Хочешь, я вырежу из своей кожи бабочек, и они полетят к тебе, размахивая кровавыми крыльями. Физическая боль ничто по сравнению с теми муками, на которые ты обрекла меня…Но…но я продам душу дьяволу и верну тебя.

Страстно сказал он и не сводил взгляда с моего лица.

– Я готов сдохнуть, лишь бы твой образ не исчез.

Пока он говорил, я промыла жуткую букву, залила перекисью. Стало тошно от одного ее вида и от понимания, что надо еще и зашить…Боже, за что мне это все? Какие грехи я совершила?