Она закусила губу и нахмурилась, словно обдумывала свои следующие слова. Я поймал на себе ее внимательный, оценивающий взгляд. А я, наконец, нашел банку с кофе и поставил на плиту чайник. И смог отойти от нее, потому что ее бедро, прижимавшееся ко мне, мешало мне думать.

— Наверное, я не должна была писать записку. Надо было все сказать тебе прямо в глаза, — сказала она глухим, надломленным голосом.

Что-то в нем было помимо ее сожалений. Что-то скрытое, и я никак не мог уловить.

— Наверное? ­— я вскинул брови вверх.

— Да, наверное! — моментально огрызнулась Маша и даже прихлопнула ладонью по кухонной тумбе. — Хватит строить из себя невинную жертву, ты напортачил не хуже меня!

— Да? — мой голос прозвучал не громче шелеста. Я сжал губы и с нажимом провел рукой по подбородку, наблюдая за ее злостью.

— Да! И не делай вид, что теперь тебе все равно. Или ты просто так бухал все это время, пока меня не было?!

Я развернулся к ней и схватил за локти, хорошенько встряхнув. Приблизив свое лицо к ней, вкрадчиво поинтересовался.

— С чего ты взяла, что я бухал все время? Сегодня выходной, и вчера тоже был. Я просто отмечал окончание недели.

Ее взгляд сперва дернулся, забегал между моим лицом и кухней, и сама она вся сжалась, еще сильнее прислонилась поясницей к столешнице. А потом резко подалась вперед, воспользовавшись тем, что я наклонился к ней, встала на цыпочки и поцеловала меня. Мои руки сработали гораздо раньше разума, а мозг, кажется, совсем отключился, потому что я отпустил ее локти и обхватил за талию, а второй ладонью зарылся в ее густые, мягкие волосы.

И ответил на поцелуй. Я чувствовал ее дрожь и стук сердца, чувствовал, как она льнула, прижималась ко мне, обхватывала пальцами за плечи. А потом ее ледяные ладони скользнули мне под футболку, прошлись по бокам и выше, по ребрам, и короткие ногти впились в лопатки...

— Вот почему, — Маша отстранилась и попыталась заговорить, но сбившееся дыхание ей помешало. — Потому что я тоже по тебе скучала, — и она прижилась щекой к моей левой груди, чтобы слышать бешеный стук сердца.

Мои руки невольно сжали ее волосы, и она тихо ойкнула. Я ослабил хватку и, обхватив руками ее лицо, заставил посмотреть себе в глаза.

— Это правда? То, что ты говоришь сейчас – правда?

Она уже врала мне однажды. Про Бражника. И, вероятно, про сотню других вещей. Поэтому я и задал этот вопрос. Мне было важно поверить в ее искренность. Она кивнула, как-то так, неопределенно. Непонятно, то ли сознательно головой дернула, то ли вздрогнула из-за моего вопроса.

— Правда, — отозвалась она, встретив и выдержав мой тяжелый взгляд. Погладила меня по щеке, очертила пальчиками скулу и снова спрятала свое лицо у меня на груди.

Твою мать.

— А ты правда пил все это время? Я угадала? — до меня донесся ее сдавленный голос, и я хмыкнул.

— А какая разница?..

Я посмотрел на женщину, которую держал в своих объятиях. Я видел сейчас лишь ее склоненный затылок и чувствовал, как ее пальцы выписывают на свитере в районе груди неведомые мне узоры. Я хотел ей поверить.

— Хочешь остаться?

Маша все-таки подняла голову, посмотрев на меня. И я пожалел о том, что спросил. Лучше бы промолчал, потому что перекрыло горло от ее взгляда. И вся кухня вдруг уменьшилась, сжалась, до крошечного расстояния между мной и Машей. Я почувствовал, что задыхаюсь, и рванул воротник свитера в сторону, оттянул его, но легче не стало.

Потому что она продолжала на меня смотреть, и мне было по-прежнему безумно жарко и душно. Твою мать.

— А ты хочешь, чтобы я осталась? – спросила настороженным, удивленным голосом и склонила голову набок, внимательно всматриваясь мне в глаза.