Я даже руки опустила, застыв от заданного себе же вопроса. Что делаю? Готовлю пищу мужчине, лежащему в моей постели. Не просто лежащему. Абсолютно четко давшему понять, что он претендует на близость со мной. И судя по напору, даже в его таком жутко израненном состоянии, отказа он не приемлет. И что дальше, когда он окрепнет? Он просто принудит меня, возьмет так и тогда, как пожелает? И я стерплю? А выбор-то какой? Между жизнью и покорностью — вот какой. С ним. А дальше что? Когда все узнают. Или не узнают. Откуда? Я никому не скажу, а черный и подавно. И вообще, чего гадать над будущим? Кому оно ведомо?

Закончив с измельчением специй, я хорошенько натерла оттаявшую тушку, уложила в тяжеленный горшок с крышкой. Разгребла к стенкам печи угли и отправила мясо запекаться. Туда же пристроила и горшок с будущей кашей. Поставила на место заслонку и решила заглянуть к своему гостю-подопечному.

Тихонько приоткрыла дверь и вошла в комнату. Он так и лежал на спине, не поменяв позы, с закрытыми глазами, вот только я, увидев его, зажала себе рот, чтобы не закричать. Меня не было едва ли чуть больше двух часов, а его внешний вид изменился радикально. Нигде на неприкрытом ничем обнаженном огромном теле больше не было и следа ожогов и ран, вот только само это тело выглядело жутко истощенным. Так, словно голодал Каратель неделями. А на лицо и глянуть было страшно. Изможденное, с обтянувшей скулы бледной кожей, оно и живым-то не казалось. И только ритмично вздымавшаяся грудь выдавала, что лежащий на моей кровати мужчина не умер. Я невольно рвано выдохнула, чуть успокаиваясь, и Каратель мгновенно открыл свои запавшие, но абсолютно ясные глаза и уставился на меня.

— Ты… с тобой все хорошо? — тихо спросила я, еще раз пробежавшись по его исхудавшему телу взглядом. — Выглядишь очень… иначе.

— Тебе нечего пугаться, Элли. — Ну, это спорный вопрос. Угрозы быть обвиненной, что как-то уморила тебя, никто не отменял. — Мне всего лишь необходимо питание, чтобы компенсировать потери энергии на регенерацию.

— Мясо будет готово где-то через полтора часа, но я начинаю думать, что, может, стоило отдать тебе его прямо сырым, раз уж для твоего желудка это не проблема. — Пошарив взглядом, я нашла на тумбе у кровати аккуратно сложенные палочки от всех леденцов. — Ты точно можешь ждать?

— Могу, не сомневайся.

— Ох, вот я бестолочь! — хлопнула я себя по лбу. — Ну как не подумала вообще! Погоди, я мигом.

Я помчалась в кладовую, где у меня хранилось десятка полтора яиц для выпечки. Сейчас, в зиму, куры неслись редко, вот я и приберегала их исключительно для теста.

Быстренько побив их в миску, взбила в однородную массу, перелила в глиняную низкую форму и, подвинув ухватом горшок с парующей уже кашей, поставила сбоку на угли и принялась медленно перемешивать деревянной ложкой на длинной ручке. Себе бы я, конечно, еще и посолила, но черному не рискнула. Как только все загустело, вытащила, перевалила в миску и, прихватив ложку, понесла в спальню.

— Вот, не мясо, конечно, но пока ждешь, можно перебиться, — сказала ему, встретившему меня, по обыкновению, пристальным взглядом.

Черный оперся на руки и резко сел. Я обернула миску полотенцем и протянула ему, внезапно осознав, что стараюсь смотреть ему исключительно в лицо. Никак не ниже. И мне от этого немного душно. От его взгляда, чрезмерно честного, неторопливо, но беспрестанно путешествующего по моим лицу и телу, душно. И оттого, что во мне на него нечто откликается. Слишком давно одна. Слишком.

— Бери! Выглядит немного не очень, но съедобно. Я не знала, употребляете ли вы в пищу соль и не стала солить, но если нужно — принесу.