Как тут вообще называется эта светящаяся штука из магии, которую можно повесить над своим плечом?

— Уйди, — шикнула я на Ахо, когда тот попытался встать между дверью и мной. Отталкивать его ногой я не рискнула. — А если мне просто до уборной?

Кот презрительно чихнул и заявил, что подождет меня в паре шагов от двери.

Снаружи была темнота и задернутые плотные шторы на окнах.

Я поплотнее запахнула халат на груди и постаралась понять, как удобнее держать подсвечник за металлическую петлю, чтобы воск, капающий со свечи, не попадал на пальцы.

Помнится, у леди Бланки подобные прогулки не заканчивались ничем хорошим для героини.

***

Дом дель Эйве с его серыми каменными стенами и парой высящихся над садом башенок напоминал маленький, почти игрушечный замок, уменьшенную версию крепости, в которой люди жили, а не прятались от врагов. Здесь были огромные окна и балкончики, световые фонари и застекленная витражами оранжерея на третьем этаже, с самой солнечной, насколько вообще можно было говорить о солнце в Галендоре, стороны. Первый этаж предназначался для посетителей, на втором жили хозяева и, отдельно от них, в предназначенных для этого комнатах, гости, по статусу своему хозяевам равные. Третий этаж предназначался для разного рода вещей. Именно там, на третьем этаже, была оранжерея и, как я выяснила, маленькая, не такая богатая, как в Замке, оружейная. И там же были комнаты для старших слуг и для гостей иного рода, чем я, — менее знатных, менее значимых, менее прихотливых, тех, кому не предназначались обитые тканью стены и мягкие ковры на полу, высокие потолки с лепниной и удобная кровать.

Пожалуй, будь я более романтично настроена, подобная несправедливость меня бы возмутила до глубины души, и я бы, топая ножкой и грозя именем своей небесной покровительницы, попыталась бы рассказать заносчивой знати, что такое демократия. Но за несколько недель жизни в чужом мире, обитатели которого — за редким исключением — чтили законы гостеприимства, я научилась принимать все эти правила и порядки как должное и даже увидела в них некоторую логику.

Дель Эйве отличались свободомыслием, — думала я, осторожно выходя из галереи, ведущей к моей комнате, — поэтому Присцилла, хоть и смотрит на Ренара с презрением, принимает тот факт, что ее племянник считает этого человека — или не человека, я еще не поняла, — своим другом. Поэтому Парсиваль так легко общается с Шамасом, который принадлежит совсем к другому слою общества и которому, наверное, кто-нибудь из блистательных придворных или из тех серьезных волшебников, которых я видела в Академии, когда была там, не подал бы руки — не говоря о том, чтобы сидеть с ним у камина и болтать за бутылкой виски.

Ахо скользнул из дверей темной тенью, бросился мне под ноги, и я чуть не споткнулась. Огонек свечи замигал, пара капель воска попала на мне на палец, и я зашипела.

— Черт тебя дери!

И тут же получила мягкий удар лапой по голой лодыжке.

Когтей чертов фэйри не выпустил, но мог бы.

— Не позволяет ли человеческое дитя себе слишком много вольностей? — спросил он, продолжая тереться у моих ног так, что я застыла, понимая, что если опять попытаюсь идти вперед — опять споткнусь. О кота.

Я фыркнула, отколупывая с кожи застывший воск.

— Ну так пожалуйся Кондору, что я шляюсь по его дому по ночам, потому что мне осточертело… Ай!

В этот раз кошачьи когти ощутимо меня царапнули — так, немного, даже не до крови.

— И чем леди недовольна? — кот отошел на пару шагов вперед, будто бы опасался, что я его все-таки пну.