В гостиной горел огонь в камине, и Тересия пыталась обыграть Ренара в карты. Он, кажется, поддавался — ненавязчиво, словно желая быть любезным с доброй леди, но ни в коем случае не смутить ее.

Я прошла в комнату, стараясь не дышать слишком громко. Мне очень не хотелось бы, чтобы они оба заметили, что у меня все еще дрожат ноги. И руки тоже. Мне бы вообще хотелось, чтобы игра в карты шла не в этой комнате, а где-нибудь в другом месте, и у меня не было бы лишнего повода врать, потому что, заметив меня, леди Тересия сердечно улыбнулась.

Я же обещала ей немного своего внимания, правда?

Отвратительно иногда быть доброй и милой.

— Вы уже закончили, милая? — спросила она, рассматривая меня так, словно знала, что происходило в библиотеке, и жаждала подробностей.

Тех самых, которыми Присцилла просила не делиться кое с кем. Кое с кем, кого дель Эйве привыкли не посвящать в свои планы, чтобы этот кое-кто не пугался того, с чем этим планы часто оказывались связаны.

Ренар перехватил мой взгляд и подмигнул мне.

— Да, — сказала я, наблюдая, как одна из карт исчезла у него в рукаве. — У меня разболелась голова, и леди Присцилла отпустила меня отдыхать.

На лице Тересии отразилось искреннее сочувствие.

— Бедняжка, — сказала она. — Попросить слуг принести вам чай или что-то еще?

— Нет, спасибо, — я осторожно помотала головой. — Я сама. Наверное. Хочу пройтись, — почти пропищала я, пересекая комнату быстрыми мелкими шагами. — Скоро вернусь.

Соврала, конечно.

И вместо того, чтобы вернуться и доставить Тересии удовольствие наблюдать за тем, как я послушно читаю вслух разные истории, пока она вывязывает петли кружевной салфетки, я попросила служанку передать, что головная боль меня совсем одолела.

Врать Тересии было неприятно — почти как врать ребенку, верящему тебе до последнего и ждущему от тебя самого хорошего, но в тот момент мне вдруг расхотелось произносить любые слова. Я не то позорно сбежала, спихнув это вранье на другого человека, не то отступила, решив, что сбегу через тайные коридоры дома и спрячусь в своей комнате, под одеялом. Пока же я сидела одна за большим, рассчитанным на целую семью столом, пила чай, который, по заверениям Моул, старшей горничной, должен был помочь мне от головной боли — пусть и выдуманной, — и пыталась понять, что произошло.

Я не услышала, как открылась дверь, и очнулась только, когда Ренар сел напротив меня, очень серьезный, и сложил руки на столе, подперев ладонью подбородок.

— Леди Присцилла отпустила тебя живой, — сказал он. — Как обычно. Но что-то в этот раз, кажется, пошло не так.

Я сделала еще глоток чая, пытаясь решить для себя, можно ли рассказывать некоторые подробности Ренару. Ренару, который и так знал куда больше, чем я сама.

— Давай, рассказывай, — под столом он вроде бы случайно задел меня ногой.

— Леди Присцилла, — сказала я, — попросила меня погасить свечу с помощью магии.

— И ты справилась?

В этом было больше утверждения, чем вопроса.

— Я, по словам леди Присциллы, решила задачу нетривиально, — кивнула я.

— И как же? — он чуть приподнял брови, улыбаясь.

— Она просила не разглашать подробности, но, скажем, я подумала, что темнота может сгуститься так сильно, что у огня просто не будет возможности продолжать гореть, — я говорила тихо и быстро, боясь, что в столовую зайдет кто-то из слуг или сама Тересия, которой вздумается еще раз уточнить, как у меня дела. — Ну и… оно получилось. Внезапно. У меня получилось колдовать, но я чувствую себя так, словно вляпалась в очередную неприятность.