Кароч, стала плескаться. Кайййййййф! Улёт! Нужно будет Гилю сказать, пусть так же сделает. Только бы допетрил с моих слов.

Сбоку подвеска какая-то, блескучая. Там пузырьки всякие. В них разное и пахнет приятно. Беру розовое. Теперь любимый цвет, ага.

Выжимаю на руку. Ммм, как пахнет. Не устояла, лизнула.

Ну и гадость. Долго отплёвываюсь и бульбы из-за рта — вот такенные идут! Но раз бульбы — на себя надо. Баба Кора рассказывала, что бульбы для плескания за Рубежом есть.

Наплескалась вволю. На полу лужище. Как впитается? Не в холщине же, где в землю идёт. Обматываю на себя пушистую мягкую тряпку, что висит на металлической зюзе и кричу:

— Фил, как воду впитать?

Он прибегает тут же. По мне глазами шмыг, аж замахал на меня: иди, мол.

— А вода? — тычу, а тряпка с плеч ползёт.

— Уберу, уходи!

Глаза бегают, не смотрит, красный и сопит.

Ухожу в комнату, где были мягкие нары.

Нужно найти какую хламиду. Сразу поняла, где: тут коробка такая, до потолка, с дверками. Фил оттуда полотенце вытащил.

Открываю: а там хламид! Эта Машка — богачка, наверное. У меня в Залесье — две всего: что ношу и на смену. А тут.

Особенно привлекает одна — чёрная, в пол, переливается. Красота. Никогда подобных не видела. В ней и буду.

Натягиваю, сначала немного путалась, потом поняла. И всё налезло. Чудесно. Тут ещё кроме дверц — гляделка. Я в ней полностью. Ух, хороша. Прям по всем изгибам и выпуклостям.

Зову Фила снова.

Он входит с тряпкой, какой-то запаренный и злой.

— Эй, ты зачем Машино вечернее платье натянула? — хмурится.

— А чё, — кручусь, подбоченившись, — разве мне плохо?

— Хорошо, но такое надевают по особым случаям.

— А разве у нас не особый сёдня?

— Эх… Хорошо… Пусть по-твоему. Только аккуратно смотри! Я сейчас тряпку кину, а ты на кухню подходи — по коридору и направо.

— А к тебе в комнату можно? Зачем какая-то кухня?

— Ну иди ко мне, хорошо. Всё равно поговорить надо.

Радостно киваю и иду. Переступаю порог и замираю. У Фила не одна книга! Множество! Везде лежат. Невероятно!

Подхожу навесу на стене, там они в ряд. Трогаю одну. Она светлая — белая с уходом в голубизну. А посередине — огненный цветок. Красивый. Затягивающий. А ещё на глаз похоже — жёлтый, неправильный. Видела когда-то глаза такие, а у кого — не вспомню. И зовут книгу длинно и красиво так: «Веб-аналитика 2.0. на практике». Наверное, эта совсем божественная.

Держу осторожно. Сажусь так, чтоб аккуратно на коленях уложить. Глажу обложку.

Фил заходит и садится напротив. В сидуху-крутилку. Чёрную, со спинкой. И тогда только замечаю, что рядом горит окно, а в нём буквы. И рисунки. И знаки всякие.

— Что это? — киваю на свечение.

— Компьютер. Такая машина. Очень умная.

— А, здорово! — прижимаю книгу к себе. — Откуда у тебя столько книг.

Он лыбится:

— Это мало ещё. Вот у моего учителя — вот там книжное раздолье.

— Но откуда? Книга же одна — Божественная.

— Ты имеешь в виду Библию?

И смотрит странно так, будто я чушь сморозила.

— Неа, ту, которая у Данте.

— А, «Божественная комедия» Данте Алигье́ри?

— Да, но почему ты говоришь «комедия»? Вроде комедия, это когда смешно, а там же не смешно ничуть. Волнительно только и высоко. Потому что книга Божественная! Вот. — Глаза прикрываю и говорю: «Любовь, забыть которую нет сил //Тому из нас, кто истинно любил»Прям про тебя и Машу. Там про всех. Много и не всё понятно.

Фил прифигел весь, зеньками лупает.

— Невероятно! — говорит. — Мир, где главная книга, — творение Данте! Такой мир должен быть полон красоты и стихов.

Мотаю головой.

— Красота умерла. Где-то полтора столетия назад. Даже падшие знают. А стихов нет, потому что они наслаждение, а оно — непристойно.