Ноябрьский снег падал в реку и тут же таял, сливался с водой. Серая река, серебряный день, усталый голос Веры Павловны – так и осталось в памяти у Оли. В тот день она впервые услышала это слово «нагори».

– Такая грусть сегодня, печаль от того, что что-то уходит. Я знаю, будет новое, возможно, не хуже утраченного, но эта печаль по уходящему такая большая и долгая, как наша Фонтанка.

После отъезда Веры Павловны Оля иногда звонила ей, пару лет назад в свой приезд в Москву навестила ее. И все это время она неизменно поздравляла старую знакомую с праздниками; вот и в этом году она собиралась позвонить Вере Павловне тридцать первого декабря – поздравить с Новым годом.

***

Оля звонила на мобильный телефон Веры Павловны, но сигнал уходил в пустоту. Ей ответили только, когда она набрала городской московский номер знакомой.

– Да, тетя Вера умерла в начале ноября. Возраст, сердце, – сказал пожилой усталый голос. – А вы Оля из Петербурга? Я вам отправил бандероль. Да, открытки, она просила вам передать. Я – ее племянник, Михаил. Она вас вспоминала, Оля. Всего вам доброго.

Оля застыла с трубкой в руках, подошла к окну. За окном шел снег. Ей хотелось написать на этом белом полотне слова любви, печали и благодарности, так много сделавшему для нее человеку.

И долго, так долго, что, если бы это письмо действительно было написано на снегу, его бы давно замело, она стояла у окна.

***

Оля забралась на подоконник и стала перебирать открытки. Почти все они были новогодние и относились к советскому периоду. Оля помнила, что прежде, в праздники, Вера Павловна всегда подписывала много поздравительных карточек своим коллегам по геологоразведочным экспедициям. В институте геологии, где она работала в последние годы, у нее было общественное поручение – поздравлять с праздниками всех многочисленных бывших и нынешних сотрудников института. Вера Павловна обычно покупала большое количество поздравительных открыток и подписывала их, при этом Оля ей иногда помогала.

«Возможно, эти открытки остались у нее с тех времен?» – предположила Оля.

Кремль, рубиновые звезды, часы, стрелки которых вот-вот сойдутся в полночи, лесное зверье и птицы, летящий на ракете Дед Мороз, старые Москва и Ленинград. «Олечка, подпиши эти открытки добрыми пожеланиями и раздай людям!» – раздался знакомый голос где-то рядом.

Неожиданно из кипы чистых открыток выпала одна подписанная. Перевернув старую карточку со снегирем, Оля прочла на обороте:

«Женя, любимая, поздравляю тебя с наступающим Новым годом! Ты сейчас так далеко, а я здесь, на Севере, и не проходит ни дня, чтобы я не думал о тебе. Я теперь жалею о том, что не успел сказать тебе самого главного – как сильно я люблю тебя, Женя! На память долгую и хорошую шлю тебе этого снегиря! А скоро приеду и сам. Обниму тебя сто тысяч раз, Женька, и у нас всё, вот увидишь, будет хорошо!

Любящий тебя Леонид.

31 декабря 1969 года».

Незнакомый Леонид, видимо, хотел сказать этой далекой Жене так много всего, что старался вписать в небольшое пространство открытки как можно больше слов и поверх них выразить свои чувства. Оттого и писал он мелким, убористым почерком. Но это был совершенный по красоте почерк. Рассматривая его, Оля подумала, что так писать мог бы только настоящий каллиграф. Каким образом карточка затесалась в пачку неподписанных, кто такой Леонид, кому он писал, какое отношение эта открытка имеет к Вере Павловне и к ней самой, Оля совершенно не понимала.

Открытку со снегирем она пока отложила в сторону и, посмотрев на внушительную кипу чистых карточек, задумалась: как ей выполнить просьбу Веры Павловны?