— Рика, ты золото!.. Но я тебя расстрою. Третьякова видит перед собой выскочку, которая посмела в сорок лет родить трех детей, иметь сороковой размер и банковский счет с восемью нолями заработать…

— Постой-постой, — усмехаюсь. — А ничего, что половина этих денег — активы? Ты же знаешь: я живу обычной жизнью. Да у меня из брендовой ювелирки только гвоздь, — вытягиваю руку с браслетом. — И то потому, что Эльза в отпуске застыдила. Я полгода носила стекляшки, которые мне Маша сделала. И все устраивало!..

— По-бе-дин-ска-я, ей все равно. А вот Паганини твоего жалко будет.

— А чего его жалеть? — возмущенно топаю ногой. — Он всю жизнь ездил по стране с концертами и, как оказалось, не один. На мои деньги… — замолкаю.

Снова падаю в пропасть обиды, которую сама создала. Копнула глубже и без того рыхлую из-за постоянных ссор почву нашего брака и получила — нате, распишитесь! — предательство.

— Поверь моему опыту, мужиков обычно такие, как Третьякова, одинокие и за сорок, жалеют, — продолжает Кира. — Глазками похлопают, ножками потопают. Поулыбаются, прибедняться вздумают. Ты ведь рассказывать причину развода не согласишься?

— Нет. Только в крайнем случае. Леон и Эльза… Они ведь все понимают, не хочу этой грязи.

— Ну вот. Причину не называешь — значит, сама виновата. Сама виновата — пилите, Шура, ваш бизнес.

— Да ну нет... — замолкаю, прикрывая глаза.

Кира вдруг обнимает.

— Ну все, подруга. Я тебе самый худший расклад дала, чтобы в случае чего ты не удивлялась. Сумку свою, — кивает на новенькую «Фурлу», — больше в зал суда не бери. И каблуки… — косится на ноги, — пониже надень, а юбку — подлиннее. Ладно б ноги были кривые, а то вырядилась. И доктору моему по поводу сисек пока не звони. Отсудимся, там выпьешь наркозу с устатку за упокой раба Божьего…

— Сплюнь, дурочка, — смеюсь.

— В общем, я тебя предупредила! — Кира становится серьезной. — Заседание отложили, все необходимые уточнения я подала. Будем верить в лучшее!

— Спасибо еще раз, Кир.

Чмокаемся на прощание.

На стоянке вокруг моей машины коршуном кружит Побединский. Костюм помят, обувь не начищена — выглядит не очень, еще в зале суда заметила. И дело не в том, что бывший на семь лет меня старше, нет. После нашего расставания Коля как-то обрюзг и постарел.

Или мне так приятно думать?..

— Федерика! — сразу кидается в наступление. — Давай поговорим. Как близкие люди.

— Говорили уже, — открываю водительскую дверь и забрасываю сумку подальше. — Близкие люди не ходят в суд, а если ходят — значит, и не были близкими.

Разгладив юбку, сажусь в кожаное кресло, но дверь закрыть не могу. Коля ее удерживает и театрально падает на колени.

Прямо на асфальт.

Маэстро чертов.

Разглядываю темные волосы не первой свежести и умоляющее лицо. Из всех наших детей на него особенно походит Эльза-Виктория. Как через копировальный аппарат пропустили. Нос, глаза, губы. С последними не повезло: вырастет — подправит.

— Ну, прости дурака, — лбом таранит мое бедро. — За что ты со мной так? Ошибся разок, бывает. Но ведь это я… Ты все забыла, Цветочек?..

— Не смей так меня называть…

Отталкиваю его.

Коля замечает кольцо. В хитрых карих глазах вижу, как бурный поток выносит его творческий разум на мысль, что меня можно добивать.

Тут же жалею, что не сняла.

Сглупила.

— Коль, давай не будем… — стягиваю обручалку и небрежно кидаю в подлокотник.

— Это ведь ты все разрушила, — бывший тут же меняет риторику. Сердится. — Ты сама виновата!

— Пусть так.

— С голой жопой решила оставить? Обманули вы меня с твоей подругой, подсунули какие-то бумаги, я подписал. Теперь понимаю, что заранее все было спланировано!