Полная история Союза написана не будет, даже когда откроются все архивы, потому что множество информации о его работе вместе с её носителями ушло в мир иной. Этому способствовали и конспиративные навыки, и личные настроения: «Надо делать, а не писать историю» (Б. Б. Мартино); «Нельзя писать историю живого дела» (Е. Р. Островский); «Да возвеличится Россия, да гибнут наши имена» (слова из песни). И всё же со временем некоторые воспоминания были записаны. Сборник «От Зарубежья до Москвы» в значительной мере состоит из таких текстов. Их сюжеты довольно случайны – как в осколочной мозаике. Для восполнения картины приведено несколько официальных документов Союза.

Принадлежа к военно-интеллигентской среде, я был воспитан в российско-патриотическом духе. Когда началась война 1914 г., меня и моих товарищей захватила волна патриотизма, мы болезненно переживали поражения нашей армии и радовались её победам. Революция и последовавший за ней развал армии и страны вызвали у нас резко отрицательное отношение к любым революционным вождям – от Керенского до Ленина. Наши симпатии оставались на стороне тех, кто старался восстановить порядок и привести страну к победе. Генерал Корнилов стал нашим кумиром.

После захвата власти большевиками до нас стали доходить сведения о зарождении Добровольческой армии, и все наши помыслы обратились к ней. К сожалению, возраст (мне было тогда 13 лет) не давал нам возможности вступить в её ряды.

Весной 1919 г. Одессу, где я жил в то время, захватили красные – атаман Григорьев. Я и мои друзья Витя (15 лет) и Алеша (16 лет) волею судеб остались под их властью. Никто из нас троих не имел понятия ни о марксизме, ни о программе большевицкой партии, но мы знали, что большевики, разрушив армию и страну, заключили позорный для России Брест-Литовский мир, и стали свидетелями творимых ими насилий и бесчинств, террора и голода. Поэтому мы были непримиримыми врагами этой власти и искали возможности начать с ней борьбу. Вскоре для этого представился случай: в Одессу пришёл пароход с солдатами, сражавшимися на Салоникском фронте. Они группами бродили по городу, ожидая решения своей участи. Несмотря на грозившую нам опасность, мы, встречая такие группы, вели среди них антибольшевицкую пропаганду. Продолжалось это недолго – дня через два-три эти солдаты исчезли. Тогда мы решили действовать иначе.

Мы собрались бежать в Белую армию. По ходившим в городе слухам, добровольческие части, не нашедшие при эвакуации места на кораблях, отступили к Румынии; румыны переправили их на Дон. Основываясь на этих слухах, мы решили бежать на Дон тем же путём.

Никому ничего не сказав, мы отправились к морю, взяли напрокат лодку и отплыли настолько, чтобы видеть лишь очертания берега (в то время удаляться от берега разрешалось не более чем на 200 метров). Повернув на запад, мы двинулись к намеченной цели. Ночью, утомившись от гребли, подошли к берегу; отдохнули несколько часов и с рассветом продолжили путь.

Отправляясь в плаванье, мы не взяли с собою никакой еды: брать было нечего. По карточкам выдавали по 100–150 граммов хлеба, на базаре продавались лишь кабачки. К полудню нам так захотелось есть, что мы решили подойти к берегу и поискать в какой-нибудь деревне еду. Не имея понятия, что находимся в километре или двух от Днестра, мы приблизились к берегу и… попали в руки пограничной береговой заставы.

Захватившие нас красноармейцы постановили тут же нас ликвидировать как шпионов. Спасло нас то, что какой-то начальник, наблюдавший всю эту картину из домика на пригорке, решил нас перед расстрелом допросить. После допроса он отправил нас в тюрьму в Овидиополь. Так как мы не предвидели, что можем попасть в руки большевиков, то заранее ни о чём не договорились. Лишь в последнюю минуту перед арестом решили говорить, что отправились из голодной Одессы искать, где можно купить хлеба.