Я беру выходной, пробегаюсь по магазинам, продумывая в уме меню и подачу. А потом мариную в горчице грудку индейки, закладываю в пароварку дикий рис, режу помидоры, украшаю огуречными спиральками салаты и прозрачными слайсами натираю сыр. Белое вино со сливовой ноткой, отполированные до тонкого скрипа фужеры, зашторенные занавески и зажжённые свечи на столе.

У меня перед глазами калейдоскоп радужных кадров. Момент поцелуя в ЗАГСе и Клим выносит меня на руках, его ладонь на круглом животике и я, смотрящая вдаль, та самая школьная линейка и девчонка с зеленью в глазах, годовщина какой-то там свадьбы и Руднев с внуком на руках.

С улыбкой возвращаюсь в реальность. На верхней полке холодильника небольшой торт, приготовленный на заказ, по квартире стелется аромат мяса и специй, стрелки часов на семи и вот-вот в замке провернётся ключ. Но вместо него трезвонит телефон, а на экране смеющийся любимый.

— Малыш, — виновато гудит в трубку Клим. —Тут Робинсон из Америки на день прилетел. Давно не виделись. Не возражаешь, если мы посидим с ним часок? Я потом всё наверстаю. Проведём с тобой незабываемую ночь.

Мычу, соглашаясь, и падаю на диван. Что ж поделаешь, раз друг приехал из другой страны? Я-то здесь. Подожду.

И я жду. Час, два, три… На табло, неторопливо передёргивающее минуты, высвечиваются четыре нуля, и круглое число по секундам набирает вес, а я тупо смотрю в пустоту, и слёзы выедают дорожки на щеках. Встаю, включаю свет, задуваю оплавленные обрубки свечей, окидываю взглядом обветренные салаты и засохший сыр, откупориваю бутылку и пью из горла, почему-то враз устав от своего колеса. Всё же хомяк, а не белка.

Не смотрю на время, когда щёлкает замок. Оно отмеряно пустой бутылью вина и истерикой, выедающей нутро. Клим, не разуваясь, облокачивается на косяк и в агрессии скрещивает руки на груди. Сожаление? Вина? Раскаянность? Их нет. Только необоснованная злость в глазах.

— Как ты мог? — срывает меня, и я подтягиваюсь с пола, пытаясь встать. — Я целый день провела у плиты, готовя для тебя праздничный стол. Где хотя бы минимум уважения и благодарности?

— А кто тебя просил торчать на кухне? — подходит к столу Клим и щелчком пальцев опрокидывает фужер. Тот ударяется о край салатника и покрывается сеткой трещин. — Я? Кто тебя вообще просит готовить, убираться, суетиться по дому? Зачем?

— Потому что я люблю тебя, идиот! — кричу, сжимая кулаки и комкая ими юбку. Топит от обиды и разочарования.

— А ты спросила, нужна мне такая любовь?! — взрывается и переходит на ор. — Она же у тебя токсичная, отравляющая всё вокруг! В диапазоне её волн невозможно находиться! Ты же душишь своей заботой! У меня развился комплекс вечной вины, который с каждым днём увеличивается в размерах!

— Что ты такое говоришь? — оседаю на диван, прикрывая в непонимание ладонью рот. — Какая токсичность? Какие комплексы?

— Думаешь, я не замечаю твоих обнюхиваний, стоит мне задержаться на пять минут? Не вижу заплаканных глаз, возвращаясь от друзей? Не слышу твоего скулежа в ванной по ночам? — морщится Клим, брезгливо передёргивая плечами. — Ты же подозреваешь меня в блядстве и при этом вешаешься как последняя дура, боясь отлипнуть. Мне надоело! Я устал от тебя и от твоей любви! Хватит! Собирай вещи и уёбывай!

Пока у меня рушится реальный и придуманный мир, а алкогольная анестезия даёт слабину, Руднев уходит в спальню и гремит там ящиками и дверьми. Похоже, что собирает свои вещи или выбрасывает мои. Я же застыла от невыносимой боли и не могу пошевелить рукой. Состояние, похожее на инсульт, отбирающий речевую и двигательную функцию.